Хвостик тот приласкал котенка, погладил по головке и усикам. Котен-
ку это пришлось по вкусу, хотя дорога его была закончена. Никуда, ни
вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз, дороги у него больше не было. По-
пал как рыба в невод. Впереди только солнечное чистое небо, внизу -
вода. И направо - вода, и налево - вода.
Сама камышина стояла в воде, не достигая берега. Можно было попро-
бовать спрыгнуть с нее на землю, что видел он краем левого глаза. Но
как тут прыгнешь, когда камышина качается между небом и солнцем, водой
и землей? И котенок на той шаткой камышине - как паук на паутине.
Он зажмурил глаза, которые только что обрел. И неизвестно, зачем?
Чтобы умереть зрячим? А камышина качалась, шептала что-то свое камыши-
ное и обломилась как раз, видимо, на том месте, где котенок прокусил
ее. Не выпуская из лап камышину, котенок с зажмуренными глазами ку-
да-то полетел. Показалось, что снова в воду. И это было похоже на
правду. Немножечко, совсем чуть-чуть не дотянул он до берега. Но тут
подоспел мотылек, круживший над ним еще на воде, уцепился лапками за
шерстинку. Запорхал, запомахивал из последнего крылышками и на взмах
своих белых крыльев приблизил его к берегу. Но о мотыльке, о том, что
он теперь породнен не только с камышиной, обязан жизнью и мотыльку,
котенок на ту минуту ничего не знал. Вместе с камышиной грохнулся
оземь. Обземлячился.
Мягкая, мягкая материнская земля, но и твердая. На кошачий даже бок
и вкус.
III
Хотите верьте, хотите - проверьте. Но вот так котенок стал новым
жителем матери-земли. В нашей самостоятельной суверенной стране стало
на одного гражданина больше. И где-то эти два события - подаренная нам
самостоятельность и появление на свет нового гражданина - совпали во
времени. Только этому последнему не стоит искать каких бы то ни было
документальных подтверждений. Свидетельство о рождении и гражданстве
котятам на руки или лапы не выдают. Дискриминация, конечно, а может, и
более того - скрытый геноцид.
Я так думаю, это хорошо, что только вот такие на котов дискримина-
ция и геноцид. И не возникает чего-нибудь еще, более горького. А горь-
кое?.. Ну вот представьте себе, вдруг бы да возникла среди котов язы-
ковая проблема. Пожелал бы, к примеру, некий один кот петухом кукаре-
кать, а второй, скажем, собакой лаять. Что бы из этого получилось? Ко-
нечно, великая путаница. Внешне - кот котом. Но лает. То ли собаку
дразнит, то ли подлаживается под нее, по иному пункту о национальности
норовит пройти. Собака, по моему суждению, тоже не осталась бы в сто-
роне. И у нее бы крыша поехала. Кто ответит мне, на каком языке собаке
лаять, когда кот по-собачьему чешет? У меня самого крыша клонится, и
немного кукарекать хочется.
И потом. Это же новый Вавилон. Все кругом говорят на никому не по-
нятном языке. Время начинать третью мировую войну. Войну котов и собак
и не присоединившихся ни к кому петухов. А куда деваться людям? Кто их
хаты сторожить будет? И самое главное, вопрос ребром. Коты ушли на
войну: райком закрыт, как раньше говорили. Но закрыт-то он закрыт, а
кто будет мышей ловить? Я, например, отказываюсь, потому что знаю та-
кой случай. Один шахтер на спор поймал и съел в шахте мышь. Думаете,
получил машину, что была поставлена на кон? Черта лысого. Восемь лет
тюрьмы присудили: за издевательство над животным. А я в тюрьму не же-
лаю, хотя и не брезгливый. Хорошо, что у котов нет языкового вопроса.
Как родился, начал мяучить и мурлыкать на материнском языке, так и
продолжает. Не шпрехает, не спикает и не акает. Сегодня, правда, нем-
ного страшно: мы и котов способны с панталыку сбить, задурить им голо-
ву.
Я и сам сегодня не знаю, что со мной сейчас проделывают. Не знаю,
кто я. Хоть и документ имею. Паспорт державы, которой уже нет, испари-
лась. Язык чужой, туфли заморские, пиджак серо-буро-малиновый, а
штык... Нет штыка, нет. А был, был немецкий, в хате лучину щепать. Да
какие-то заезжие, гастролирующие сегодня повсюду коллекционеры ноги
ему приделали. Будто что-то и со мной проделали. Поменяли голову, по-
хоже, на нечто совсем иное. Я и не приметил бы, зачем мне сегодня эта
голова. Но только в определенное и неотложное время путаться стал: то
ли есть, то ли нет... И мерзнет, мерзнет на ветру новая голова. Перед
другими людьми было поначалу неловко. А потом присмотрелся: батюш-
ки-светы, да такое на сегодня утворено не только со мной. Великие шут-
ники, вчерашние самые-самые строители нового мира. Несчастная моя го-
лова.
Но думать стало сподручнее и широко. Я сейчас на обе стороны сразу
думаю, а может, даже на все четыре. И громко, в голос, ничего и никого
не боясь, как и все сегодня думают. Думают, что думают. Это ведь тоже
заразительно, еще больше, чем смех. Подхватила голова смешинку, будто
у матери подмазку со сковороды съела.
А новая голова больше рынком и коммерцией озабочена - это значит
по-простому: как, где и что украсть. Миллионами ворочает и геополити-
кой занята. Само собой, конечно, какая голова, такой и рынок. И оттого
порой на той новой голове-морде прыщи лезут. Видные прыщи, белеют,
краснеют, соборятся, элдэпэрятся и еще что-то подобное вытрюшивают.
Одно неудобство - путаница все же образуется и без третьей мировой
кошачьей войны. Никак две моих головы не могут договориться меж собой,
прийти к согласию. Одна отдает приказ - направо, вторая - налево. В
общем-то, все, конечно, как и раньше: на месте бегом, шагом марш? Хо-
рошо еще, что мне, как тому орлу, приладили только две головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28