Опять же скажу, была она управляе-
мой. Искал и находил следы тех, кто направлял ее именно на Землю. Иной
раз чувствовал и живое присутствие навигатора, слышал его угнетенное,
хриплое дыхание, он был тяжело болен. Я гнался за тем дыханием в кос-
мической тьме, во чреве подземелий кометы. Но он избегал меня, уходил.
Каждый раз я был близок к тому, чтобы ухватить его за полу пиджака или
край комбинезона, приближался к нему. Но всегда ловил только пустоту,
только тень. Пытался поговорить хотя бы на расстоянии с этой тенью. Но
она, видимо, не знала моего земного языка.
- Откройся, - молил я. - Или вернись вновь в дом, откуда ты вышла.
Ответом всегда были тишина и космический холод. Я вновь начинал
свою погоню сквозь красно-бело-красные сполохи на комете, и за бортом
ее, и во мне самом. Но очень мало мне отпущено было времени. Казалось,
я уже держу что-то или кого-то в своих руках. И в то же мгновение
чувствовал, что я опять на Земле. С пустыми руками я пошел к комете, с
пустыми руками возвращался на Землю. Напрасно, напрасно я всматривался
в свои с растопыренными пальцами руки. Видел будто могильные холмы,
бугры мозолей, да как борозды в поле, меж ними узоры и линии судьбы.
Но они ничего мне не говорили, и ничего я не мог прочитать на вспахан-
ном и засеянном поле своей жизни. На своей ладони, потому что сам там
ничего не написал.
А Землю все же надо было спасать, потому что я купил ее. Двадцать
соток. И где-то имелось у меня еще два аршина, которые должны были
принадлежать мне навсегда уже бесплатно. Может, из-за этих двух аршин
я больше всего и переживал. Был раздражен и зол, хоть и неизвестно, на
кого во Вселенной.
Надо было как-то обороняться от той ненасытной прожорливой Вселен-
ной, что-то делать. Но что - не укладывалось в голове. И никого рядом,
с кем можно было бы посоветоваться. Люди, казалось, вообще разучились
говорить друг с другом, отказались от человеческого слова. И сам я
строился, ставил свою хату как-то не по-людски. Не в деревне, а на от-
шибе, на бугре среди поля, у небольшого лесочка и такого же маленького
болотца в глуби его. Этот бугор, лесок и болотце и привлекли меня.
Взяли за душу, сжали сердце и сказали: живи здесь на свободном, не за-
нятом никем месте.
Я пришел сюда среди ночи, будто кто-то навел меня. И при свете мо-
лодой луны, когда черемуха, словно мотыльками или серебряными монета-
ми, осыпала землю лепестками. Задыхаясь от головокружительного аромата
цветов, я забил первые колышки под свою хату. И в ту же ночь ощутил,
что это место очень и очень непростое и совсем не пусто. Услышал и по-
чувствовал буйство жизни. Жизни прежней и сегодняшней, беспрерывной.
Потому что очень уж красиво здесь было, празднично и легко, свято. А
свято место пусто не бывает. В болотце по колено кустам стояла еще во-
да, и в ней почивали звезды. Их сон охраняли золотые в ночи цветы ку-
пальницы. Вышла из болотца, ступила на край холма высоченная черемуха;
будто отдалась молодой луне. Два куста калины, рябина, боярка, а еще и
вишенник был там. Должен, должен здесь кто-то жить.
И я не ошибся, как выяснилось уже позднее. Место это на земле было
тоже занято, застолблено временем. Когда копнул поле на краю леса, на-
толкнулся на чей-то след. Нашел кучу истлевшего горелого железа, обож-
женные камни и уголь. Обрадовался, что ступил в чей-то след. Благодат-
ное место древнему человеку будет благодатным и мне. И древний человек
в первую же ночь, в сбитом на скорую руку сарайчике, пришел ко мне в
гости, рассказал про этот тихий угол.
А проведал он меня вместе с рыжим котом, моим старым знакомцем.
Только теперь это был совсем не дикий кот. Он стелился перед древним
человеком, слушался его и прислуживал ему. Как всякий не очень воспи-
танный кот, который впервые видит человеческое селище, он сразу же
вскочил на стол. Без приглашения и стыда принялся уплетать все, что на
ту минуту там было. Я думал, что сало. Потому что ладный кусман того
деревенского сала как раз и лежал на столе, а еще добрый окраец житно-
го душистого хлеба.
Именно к хлебу и припал кот. Я удивился: что же это за кот, если не
любит сало? Не верил своим глазам. Кот плевал на сало и ел хлеб. Древ-
ний человек искоса глянул на него. Кот устыдился, умильно-заискивающе
заморгал в мою сторону. Я разрешающе кивнул головой и, как ни жалко
мне было, подвинул ближе к нему сало.
- Не надо, - остановил меня древний человек. - Он истосковался по
хлебу. Сала, мяса он в своей жизни знал вдосталь. А вот хлеба ему
всегда не хватало.
Оказывается, этот сегодня глухой и заброшенный угол стоял на боль-
шом торговом пути. И озеро здесь в свое время было озером, не болот-
цем, поросшим пружинистой осокой, а возле него - железоплавильня. И
семь холмов, как семь голов, возвышались над тем озером. Первая голова
- церковь, вторая - костел, третья - кладбище, четвертая долгое время
пустовала, росли на ней семь вековых дубов. Позднее те дубы полюбил
царь Александр II. А когда его убили во имя светлого будущего и всена-
родного счастья, среди тех дубов поставили царю памятник. На пятом
холме жил пан со своей пани, на шестом роскошествовала ветряная мель-
ница. И новый, привезенный издалека ветряк угодил на свой исконный
фундамент. Только пользы от этого уже никому, забыли, как надо кру-
титься, крылья, искрошились жернова, умерла душа, ветряк разучился мо-
лоть и не мелет. Думает.
- А где ты сам жил? - спросил я древнего человека.
- А я всюду. Везде мой дом, - легко ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28