- Потому теперь и
здесь я перед тобой.
- Что это, знак мне какой-то? - заторопился я, потому что древний
человек намерился уходить.
- Человече, помни, время не знает и не признает знаков, - сказал
он. - Знак всему только ты.
Но я не поверил ему, потому что был живой и хотел жить, строил ха-
ту, хотя и не понимал, зачем мне та хата, когда вот-вот на Землю падет
комета и от самой уже Земли, считай, и от меня не останется никакого
знака. Не с кем было об этом и словом перекинуться, словно я ставил
хату на необитаемом острове или даже на некой, не знающей человека
планете в далеком космосе.
Древний человек больше не объявлялся. Не видел нигде я и рыжего ко-
тика, хотя похожих на него котят и взрослых уже котов и кошек по де-
ревне множество.
Помогали мне строиться два плотника - отец и сын. Но они, невоору-
женным глазом видно было - родом не из Назарета, а откуда-то из По-
лесья. Хотя и сам я не из земли Ханаанской, но все же пытался погово-
рить с ними о комете, о судьбе Земли. Они уходили от разговора и хоро-
шо умели это делать. Стоило только перевести беседу на мою хату, какой
она будет, и я забывал о судьбе Земли и о всех кометах мира. Земля су-
жалась до размеров моей печи. А я очень хотел, чтобы в хате была нас-
тоящая деревенская печь, с черенью и полатями, со всем тем, что взрас-
тила меня и согрела на всю жизнь, чей дух я не забыл и сегодня. Все
мы, деревенские, из полатей и черени, из того огня, что манит и бьется
в зеве печи. И мои полещуки были не только умелыми плотниками, но и
такими же природными печниками. На все руки мастера, как водится за
настоящим деревенским человеком.
Только я задал им задачу. Хотелось, чтобы моя печь была одновремен-
но и деревенской и немножечко, самую малость, городской. Не каминок,
как это было раньше заведено, а настоящий городской камин.
- Распуста, - мотал головой старый полещук. Молодой молчаливо с ним
соглашался. - Один только перевод дров. Ни кабану чугун бульбы сва-
рить, ни человеку горшочек каши.
Но я упорно настаивал на своем. Не только касательно печи. Много
было и других выкрутасов, залишек окон, дверей и обязательно застек-
ленная веранда, порог пусть будет высокий, чтобы можно было вечером
или ночью сесть на него и посидеть.
- Комаров кормить, - ворчал старый, но все же подчинялся. - Плати
гроши, если они у тебя курами не клеваны. Ставь бутылку. Зробим.
Со старым так-сяк столковаться можно было. И о комете поговорить,
особенно когда на столе жидкий доллар не менее сорока градусов.
- Комета, братка, сила, - начинал он. - Паровоз тоже сила. Но паро-
возов больше нету. В коммуне их остановка. И я вот сегодня всем говорю
- с топором в руках не пропадешь. Марка, Марка, тебе говорю, кидай то-
пор, пошли выпьем. - Это уже сыну.
Марка бросал топор и молча, с усмешкой на губах садился за стол,
пряча в ладони эту свою усмешку и рот. Говорить он не говорил совсем.
Похоже, в жизни его смогли обучить только трем вещам: смеяться, махать
топором, пить водку.
Этот всем обделенный человек и удивил меня, когда я уже при свете
дня вновь повстречался с котом. Думал, что больше не увижу его. И пос-
тоянно чувствовал некую перед ним вину, упрекал себя, что в тот приход
вроде пожалел ему хлеба. А со времени нашей последней встречи миновал
почти год. И хотя я не жил здесь постоянно, всегда вспоминал кота,
тосковал о нем и искал его. Был уверен, что на этом свете его нет. Не-
даром ведь он приходил ко мне вместе с древним человеком. С того света
приходил.
И как было приятно, когда кот объявился вновь. Пришел или, вернее,
приплелся в мою почти построенную хату, только печь осталось сложить
да камин зажечь. От прежней его панской вальяжности на этот раз ничего
не осталось. Не дикий и гордый красавец-котяра, а какая-то старая об-
лезлая кошачья шапка. Изможден, как некогда его мать. И, увидев его в
тот день, я сначала так и подумал: передо мной кошка. И где-то в лесу
у нее котята. Подумал так потому, что вопрос, кот это или кошка, был
спорным для всей деревни. Она жила этим несколько лет подряд. Несколь-
ко лет длился бурный деревенский референдум.
Там, в необозримой дали от деревни, в столице и во всех иных горо-
дах, люди сворачивали друг другу головы, чтобы решить, какой быть
стране, каким путем идти, какое иметь знамя и герб, нужен ли им, той
же деревне, президент. А деревня выясняла, бурлила от незнания и неу-
веренности, кот это или кошка. Организовались даже две партии. Одна -
женская, вторая - мужская. Женщины утверждали, что это дикая кошка,
ворует иногда с их подворий цыплят, кота бы они уже давно подловили.
Мужчины, наоборот, настаивали, что это кот и что у него очень даже
есть чем это засвидетельствовать. Кот, и только кот портит их домашних
Манек и Катек. По улице не пройти и в хату не вступить - всюду одного
только рыжего окраса коты. Борьба партий проходила с переменным успе-
хом, в зависимости от времени суток. По ночам верх одерживали женщины.
Мужики с ними соглашались: кошка. А когда рассветало и надо было вста-
вать, приниматься за работу, мужики обретали себя и выдавали что-то
вроде: нет, все же это кот.
Я жил один и потому не колебался. Твердо держался мужской линии. И
хотя судьба Земли волновала меня куда больше кошачьего пола, все же не
удержался, чтобы не удостовериться своими глазами, какая все же партия
идет правильной дорогой, к какой в случае чего присоединяться. Похоже
было - к мужской, хотя коту пришлась не по нраву моя настырность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28