Сражается
с небом, солнцем, с самой смертью.
И он победил смерть. Может, коршун изнемог или же кот достал лапой
до его глаза, только коршун перекувырнулся в небе, сложил крылья и
камнем пошел на землю. Я думал, что камнем он и вобьется в землю вмес-
те с котом. Но коршун выпустил свою непослушную добычу из когтей. Про-
должал падать еще какое-то время, когда кот уже отдалился от него, по-
том опять обрел равновесие и опору, распрямил крылья, сделал полный
круг над обескрыленным ветряком и потянул в приречные заросли кустов,
наверно, зализывать раны и думать, что же с ним произошло.
А дикий кот, кровавя небо, плыл по тому небу самолетом, распушил
только длинный хвост, видимо, руля им, развесив усы и широко разбросав
лапы. Красиво летел, несмотря ни на что, словно всю свою жизнь только
тем и занимался, что летал. Как некогда, в начале своей жизни, плыл по
реке, перебирая лапами. Перекувыркнулся через голову и покатился по
колкой стерне, как футбольный мяч. Само небо сыграло им в футбол, вре-
зало ему за то, что он посягнул на него.
Я подбежал к коту, думал, что он мертвый. Но кот прочно стоял на
всех своих четырех точках на земле и опирался о нее пятой - хвостом.
Стоял, словно ничего и не случилось. Только пристально смотрел на не-
бо, будто упрекал его, а может, благодарил.
- Понравилось? - ядовито спросил я его. - Рожденный ползать...
Но кот даже искоса не повел глазом. Высоко вздымая лапы, словно
продолжая охоту, неровным шагом, будто никогда не ходил по земле и те-
перь только учится ходить по ней, кот подался прочь от меня. И крова-
вый его след затерялся, исчез в траве. Но на прощанье я успел сказать
ему:
- Что, окирпичили, брат, и тебя? За все на свете надо платить. Пла-
тить небу. Ты думал, на свете только простор и воля? Теперь мы с тобой
оба окирпиченные. И не разминемся, никуда друг от друга не денемся,
потому что оба мы только странники и бродяги в этом мире. Прохожие.
Кот возвысился над травой, повернулся ко мне, оглядел одним глазом,
второй был зажмурен, и что-то промяучил, кажется, промолвил:
- Поживем - увидим.
- Нет, не разминемся. Обязательно встретимся, - проговорил я уже
полю и небу, потому что кот исчез, растаял, как дым или призрак. Был
он или не был? Может, это мне только привиделось, как привиделась мне
и моя призрачная жизнь? Было ли все это, видел ли я это своими глазами
или только бредил наяву? Потому что просила, стенала душа прозрения,
быть всюду, слушать и видеть и через это сохраниться, остаться.
V
Было или не было, я не знаю и сегодня. На душе только светлое и ще-
мящее воспоминание о бесконечности дня, который длится и длится. И в
тот бесконечный день опять пришел ко мне дикий кот. Раны его уже зажи-
ли. Там, где клочьями была ободрана шкура, наросла новая, молодая, и
шерсть на ней светлее. Одно только это и напоминало о побоище кота с
коршуном. Это и некая задумчивость, сожаление, притаенные в глазах. Он
словно все время прислушивался к самому себе и еще почему-то часто
посматривал на небо, будто просился снова туда.
Мы встретились. Вилась и падала под рубанком сосновая стружка. Я
строил себе хату. Зачем я строил себе хату? Знал бы это я сам. Приста-
нище у меня было, крыша над головой и теплая печь. И все же кто-то или
что-то принудило строиться вновь. Начал и увлекся, как увлекает первая
любовь. Увлекся заботами, лесом, своими руками, тем, что они на что-то
способны. И не я возводил ту хату, она строила, перестраивала меня.
Через эту свою новую хату я по-новому смотрел и на мир. Сквозь новые
двери, через свежепрорезанные оконницы, через ломкий на солнце и при
свете луны треск молодого белого мха из верховых клюквенно-журавинных
и журавлиных болот, под душистый запах хвои, боль и ломоту в пояснице.
Недаром мудрые люди говорят, в смутное и неопределенное время над-
лежит строиться. А время было смутное, страшное.
Над моей отчизной восстала звезда Полынь, обринулась на леса, поля
и воды. И стали воды горькими. Леса - человеку и зверью ненужными и
пугающими, чужими и отравными поля. Стала земля родить лебедой, крапи-
вой да кроваво-красным чернобыльем. Оттого коровы телились телятами с
двумя головами, люди рождались без рук, без ног, а где-то, говорят, и
без головы и ушей, как те медянки моего детства, рыбы - без глаз и
ртов, сыроежки перекинулись в поганки. Благословенные белые аисты-бус-
лы, будто хищные коршуны, бросились поедать не лягушек и ужей, гадов
болотных, а стали красть из людских подворьев цыплят. Черные буслы,
что испокон века таились в глуши болот и лесов, начали выходить из
них, пугать глаз людской. И из лета в лето что-то постоянно горело на
земле, может, и сама земля. Как болотная выпь, немо стонала и кричала
душа человеческая. И от немоты той разлучалась с телом, губила себя.
На Землю откуда-то из Вселенной наплывала комета. И, как говорили
знающие люди, могло случиться так, что она не разминется с Землей. Мо-
жет произойти то, что некогда произошло с Атлантидой.
Мне жалко было свою родную мать-Землю. Жалел и человека, хотя, ска-
жу откровенно, куда меньше. Останется Земля - человек сыщется, хотя и
не очень он достоин ее. Сыщется, потому что человек и Земля - одно и
то же, единое целое. Мало кто из живых понимает это сегодня. За па-
костью и мерзостью жизни некогда оглянуться и подумать. А я думал и
верил, что сумею спасти Землю.
И виделась мне та безжалостная комета во Вселенной. Признаюсь, ког-
да-никогда я сам посещал ту комету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28