— Ни облачка. При такой погоде противник внезапно не нагрянет. Только в воздухе нужно быть не просто летчиком, а настоящим истребителем, хозяином положения. Да что вам говорить! Желаю успеха!
Для уточнения задания нам не требовалось много времени. Мы провели вместе несколько десятков воздушных боев, сбили около сотни вражеских самолетов и с полуслова понимали друг друга.
— Ну как, Миша? — я посмотрел на Сачкова.
— Давайте я пойду с Выборновым в сковывающей группе выше вас.
— Хорошо. Вы будете драться с истребителями, а мы четверкой полетим в ударной.
Договариваться больше не о чем. Все ясно.

5
Севернее Киева, в междуречье Днепра и Десны, рваными лоскутами темнеют леса. Здесь, на правом крыле фронта, действует несколько общевойсковых армий. Мы летим над Десной, и пока трудно заметить присутствие войск: лес надежно укрывает их. Ближе к Днепру леса редеют, сменяются жидким кустарником и болотами. Теперь хорошо видно, как земля всюду исчерчена нитями дорог и тропинок. По ним колоннами тянутся люди, машины, артиллерия…
Впереди блеснул Днепр. Вот переправа. К ней веером тянутся войска. Перед переправой они сливаются в общий поток, который разрастается вширь, крутится на берегу и, словно собравшись с силами, под собственным напором, на большой скорости устремляется на мост.
Для перехвата противника на больших высотах должна патрулировать группа «Лавочкиных». Ее нет. Странно.
У нас, как и было приказано, высота всего три тысячи метров. А если противник пойдет выше? Мы его не достанем. Тревожусь. С согласия земли набираем высоту.
Южнее нас, в стороне Киева, комариками кружатся самолеты. Там идет бой между истребителями. Вдали, на севере, тоже нет-нет да и блеснут вражеские «птички». Внизу противник атакует наши войска. У нас в зоне пока спокойно. Это еще больше настораживает.
Запрашиваю воздушную обстановку у наземного командного пункта. Узнаю: только что до нашего прихода над переправой был бой с «мессершмиттами». Не к добру. Противник часто прежде чем посылать бомбардировщиков, очищает им путь истребителями.
Летим на запад, что увеличивает обзор в сторону врага.
— Почему далеко уходите? — беспокоится КП.
Земля хочет нас постоянно видеть перед собой. И это понятно. Истребителям нельзя удаляться от Днепра. Вражеские самолеты могут появиться над землей, и их трудно будет заметить. Я понимаю это и хочу подать команду на разворот, но… стоп! В синеве неба вижу стаю самолетов, за ней еще и еще.
Фашистские бомбардировщики летят растянутой колонной из трех групп. Над ними «фоккеры». То, чего я больше всего опасался, случилось — противник оказался выше нас. С надеждой гляжу на восток, откуда должны прибыть наши истребители. Там никого. Произошло что-то непредвиденное. Значит, мы одни, не имея ни тактического, ни численного преимущества, должны суметь отразить налет «юнкерсов».
Невольно в голове промелькнула фраза Герасимова, на которую мы обиделись: «Если немцы разбомбят переправу, можете делать переворот у самой земли». Теперь мне эти слова уже не кажутся чересчур резкими. Увидев, что делается на Днепре, я понял, как важно сейчас не дать туда упасть ни одной фашистской бомбе. Если враг уничтожит мост, с какими глазами мы прилетим на свой аэродром? Нам, живым, перед мертвыми не будет никаких оправданий.
В бою бывают моменты, когда задачу нужно выполнить любой ценой. Но от Герасимова таких слов мы раньше никогда не слышали. Он прекрасно понимал, что такое воздушный бой. В нем погибнуть легче, чем победить, — и призывал всегда к победе.
Мы видели всякое, в каких только переделках не бывали, но в таких невыгодных условиях оказались впервые. Спокойствие! Но разве в такие секунды можно быть спокойным? Ясность мысли — вот что нужно. И очевидно потому, что в минуты опасности жизнь не терпит ни слабости, ни лишней чувствительности, я весь сосредоточиваюсь только на одном.
Главное сейчас — набрать высоту: без нее нельзя достать «юнкерсов». И старательно жму на рычаг мощности мотора, хотя он уже и без того работает на полную силу.
Чувствую, как бурно колотится сердце. Кажется, от его ударов трясется самолет и мотор дает перебои. Гляжу на товарищей. Сачков с Выборновым уже сумели забраться намного выше, чем наша четверка. Это уже неплохо. Им высота необходима: они будут прикрывать действия нашей ударной группы. Тимонов идет со мной, в стороне — Кустов и Лазарев. Никто ни слова. Все, как бы экономя силы, молча приготовились к жестокой неравной схватке.
— Почему не возвращаетесь? — гремит раздраженный голос с наземного КП.
Понимаю: земля еще не видит надвигающейся опасности. Спешу предупредить:
— Пошли на перехват Ю-87.
Голос земли уже другой, одобряющий:
— Вас поняли. Действуйте!
На встречных курсах сближаемся быстро. «Фоккеры» неторопливо отходят от «юнкерсов» в сторону солнца, маскируясь в его лучах, как бы специально подставляя свои бомбардировщики под наш удар. Тактика фашистских истребителей понятна. Они думают, мы будем атаковать «юнкерсов» в лоб. Этого делать нельзя. Впереди у бомбардировщиков мощное вооружение, и огонь их группы будет сильнее нашего, поэтому «фоккеры» и дают нам свободно идти на лобовую атаку.
Ю-87 уже близко — вот они! Немедленно решить, как их разбить! И тут я окончательно убеждаюсь, что при встрече мы окажемся ниже их. Нужно набрать высоту, но тогда мы вряд ли сумеем атаковать раньше, чем они достигнут переправы. От таких мыслей пробирает озноб и рождается нетерпение, хочется приподнять нос своего «яка» и атаковать прямо в лоб. А потом? Потом мы проскочим их и уже не в силах будем догнать до бомбометания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67