- Надеюсь, вы знаете, что мы не собираемся платить за него.
- Конечно, - скучно ответил официант. - Он заказал сразу. И заплатил
вперед. - Презрение, казалось, сжало его лицо. - Ходит сюда каждый вечер
просто посмотреть на нее и напиться до ослепления.
В это время кто-то еще позвал его, и он ушел.
Третий мужчина по-прежнему ничего не говорил. Медленно выключили
освещение, и на переполненный клуб опустилась пелена тишины и ожидания. И
вот в этой тишине сидящий с ними за столиком мужчина тихо пробормотал:
"Моя жена".
Луч света осветил центр сцены, и из-за кулис вышел ведущий. Сзади от
него музыканты занимали свои места - небольшой ансамбль, небрежно одетый.
Ведущий с ослепительной улыбкой начал свою речь. "Лично мне особенно
печально представлять вам нашу малышку, потому то она сегодня с нами в
последний раз - во всяком случае, ее долго не будет. Она уезжает отсюда
туда, где знаменитости становятся все известнее. Мы здесь, в "Двери",
долго не забудем ее. Вспомните, как мы слышали ее в первый раз. Леди и
джентльмены, мисс Сьюзи Терстон!"
Пятно освещения поймало певицу, когда она выходила на сцену, неся в
руках микрофон. На ней был костюм из кожи - юбка, которая оставляла
открытой большую часть ног, и жакет без рукавов с бахромой на груди,
которая подчеркивала ее формы и их колыхание. Ее светлые волосы были
коротко подстрижены, глаза были темные, обведенные запавшими кругами, как
в синяках. У нее была полная и располагающая фигура, но лицо противоречило
этому: вид его был как у заброшенного беспризорного. Чистым хрупким
голосом, который годился бы для мольбы, она с вызовом спела серию любовных
баллад так, как если бы это были песни протеста. Аплодисменты после
каждого номера были громкие, и Кавинант содрогался при их звуке. Когда
серия песенных номеров была закончена и Сьюзи Терстон удалилась на
перерыв, он был уже в холодном поту.
Джин, казалось, совсем не влиял на него. Но ему была нужна какая-то
моральная поддержка. С видом отчаяния, он опять позвал официанта сделать
еще заход. К его облегчению, официант принес напитки скоро.
Одолев свою порцию виски, шофер целеустремленно наклонился вперед и
сказал:
- Я думаю, что разгадал эту сволочь.
Торжественно выглядевший человек по-прежнему не замечал своих
товарищей по столу. Он снова с болью пробормотал: "Моя жена".
Кавинант хотел удержать шофера, чтобы он так прямо не говорил о
сидящем рядом человеке, но прежде чем он мог отвлечь его, тот продолжил:
- Он делает это всем назло, вот в чем дело.
- Назло? - беспомощно отозвался Кавинант. Ему не хватало
осмысленности. Насколько он мог сказать, их компаньон - без сомнения
счастливо или по крайней мере прочно женатый, и без сомнения бездетный -
каким-то образом возымел безнадежную страсть к беспризорного вида женщине
у микрофона. Такое случается. Раздираемый ожесточенной верностью и упрямой
необходимостью, он не мог ничего поделать, кроме как мучиться в поисках
облегчения, напиваясь до бесчувствия, глядя на то, что он желал, но чего
не мог и не должен был иметь.
Имея такое представление об их компаньоне, Кавинант был озадачен
комментариями шофера. Но великан почти сразу же продолжал:
- Конечно. Как ты думаешь, это весело - быть прокаженным? Он думает,
что он точно такой же, как и все вокруг. Почему же ему быть
одним-единственным в своем роде - ты понимаешь, что я имею в виду? Вот что
думает этот гад. Честное слово, приятель. Я его описал таким, как есть. -
Когда он говорил, его грубое лицо маячило перед Кавинантом, как груда
булыжников. - Вот что он делает: он слоняется, где его не знают, скрывает
о себе правду, так что никто не знает, что он болен. Таким образом он
распространяет ее, и никто об этом не знает, и поэтому он осторожничает, а
потом вдруг - у нас эпидемия. От чего Кавинант смеется до безумия. Он все
делает назло, говорю тебе. Поверь моему слову. Ни с кем не здоровайся за
руку, если ты не знаешь парня.
Третий снова тупо простонал: "Моя жена".
Сжав обручальное кольцо, как будто оно могло придать ему сил,
Кавинант решительно сказал:
- А может, это все не так? Может, ему просто не хватает общения с
людьми? Вы когда-нибудь испытывали одиночество - вести эту колымагу
одному, час за часом? Может, этот Томас Кавинант просто не может больше
жить, не видя время от времени человеческих лиц? Об этом вы не думали?
- Ну так пусть тогда катится к своим прокаженным. Что заставляет его
беспокоить приличных людей? Сам подумай.
"Сам подумай!" - Кавинант почти закричал. - "О черт! А что же я,
по-твоему, делаю? Ты думаешь, мне нравится это, быть вот таким?" Гримаса,
которую он не мог сдержать, перекосила его лицо. Закурив, он помахал
официанту - принести еще. Казалось, что алкоголь действует в
противоположном направлении, усиливая его напряжение, а не снимая его. Но
он был слишком рассержен, чтобы задаваться вопросом, пьянеет ли он или
нет. Воздух шумно клубился вокруг клиентов "Двери". Людей, которые сидели
вокруг, он воспринимал как засевших в засаде юр-вайлов.
Когда принесли напитки, он наклонился вперед, чтобы опровергать
аргументы шофера. Но его остановило то, что свет стал гаснуть перед вторым
выходом Сьюзи Терстон.
Их товарищ за столом уныло выдохнул: "Моя жена". Его голос стал
заплетаться. Что бы он там ни пил, оно на него все-таки действовало.
Пока было темно перед выходом на сцену певицы, шофер спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30