Он развязал шнурки ботинок, чтобы отдыхали ноги, и принялся читать чикагскую «Санди трибюн» месячной давности.На аллее, разделявшей нас, появились три статных офицера СС.Когда они прошли мимо, человек отложил газету и заговорил со мной на гнусавом чикагском диалекте.— Красивые мужчины, — сказал он.— Пожалуй, — ответил я.— Вы понимаете по-английски? — спросил он.— Да.— Слава богу, нашелся человек, понимающий по-английски. А то я чуть было не спятил, пытаясь найти, с кем бы поговорить.— Вот как?— Что вы думаете обо всем этом? — спросил он. — Или считается, что надо обходить такие вопросы?— О чем «об этом»? — спросил я.— О том, что творится в Германии. Гитлер, евреи и все такое.— Все это от меня не зависит, и я об этом не думаю, — ответил я.— Это не ваш навар?— Простите? — сказал я.— Не ваше дело?— Вот именно.— Вы не поняли, когда я сказал навар вместо дело? — спросил он.— Разве это обычное выражение? — спросил я.— В Америке — да. Не возражаете, если я пересяду, чтобы не кричать,— Если угодно, — сказал я.— Если угодно, — повторил он, пересаживаясь на мою скамью. — Так мог бы сказать англичанин.— Американец, — сказал я.Он поднял брови.— Неужели? Я пытался отгадать, не американец ли вы, но решил, что нет.— Благодарю, — сказал я.— Вы считаете, что это комплимент, и поэтому сказали «благодарю»? — сказал он.— Не комплимент, но и не оскорбление. Просто мне это безразлично. Национальность просто не интересует меня, как, наверное, должна была бы интересовать.Казалось, это его озадачило.— Хоть это меня и не касается, но чем вы зарабатываете себе на жизнь? — сказал он.— Я писатель, — сказал я.— Неужели? Какое совпадение! Я как раз сидел здесь и думал: из того, что вертится у меня в голове, можно было бы написать неплохую шпионскую историю.— Вот как? — сказал я.— Я могу подарить ее вам, — сказал он. — Я никогда ее не напишу.— Мне бы справиться с собственными планами, — сказал я.— Да, но со временем вы можете истощиться, и тогда вам пригодится этот мой сюжет, — сказал он. — Понимаете; есть молодой американец, который так долго жил в Германии, что практически стал немцем. Он пишет пьесы на немецком, женат на прелестной актрисе-немке, знаком со многими высокопоставленными нацистами, которые любят болтаться в театральных кругах. — И он пробубнил несколько имен нацистов — более значительных и помельче, которых мы с Хельгой прекрасно знали.Не то чтобы мы с Хельгой были без ума от нацистов. Но и не могу сказать, что мы их ненавидели. Они были наиболее восторженной частью нашей публики, важными людьми общества, в котором мы жили.Они были людьми.Только ретроспективно я могу думать, что они оставили за собой страшный след.Честно говоря, я и сейчас не могу так о них думать. Я слишком хорошо знал их и слишком много сил положил в свое время на то, чтобы завоевать их доверие и аплодисменты.Слишком много.Аминь.Слишком много.— Кто вы? — спросил я у человека в парке.— Разрешите мне сначала кончить мой рассказ,-сказал он. — Этот молодой человек знает, что надвигается война, понимает, что немцы будут на одной стороне, а американцы на другой. И этот американец, который до сих пор был просто вежлив с нацистами, решает сделать вид, что он сам нацист, остается в Германии, когда начинается война, и становится очень полезным американским шпионом.— Вы знаете, кто я? — спросил я.— Конечно, — сказал он. Он вынул бумажник и показал мне удостоверение Военного ведомства Соединенных Штатов на имя майора Фрэнка Виртанена, без указания подразделения.— Вот кто я, — сказал Фрэнк Виртанен. — Я предлагаю вам стать агентом американской разведки, мистер Кемпбэлл.— О боже, — сказал я с раздражением и обреченностью. Я весь поник. Потом я снова выпрямился и произнес: — Смешно. Нет, черт возьми, нет.— Ладно, — сказал он. — Я не особенно огорчен, ведь вы дадите мне окончательный ответ не сегодня.— Если вы воображаете, что я пойду сейчас домой, чтобы это обдумать, вы ошибаетесь. Домой я пойду, чтобы вкусно поесть с моей очаровательной женой, послушать музыку, заняться с женой любовью, а потом спать как убитый. Я не солдат, не политик. Я человек искусства. Если придет война, я ей не помощник. Если придет война, я буду продолжать заниматься своим мирным делом.Он покачал головой.— Я желаю вам всего самого лучшего, мистер Кемпбэлл, — сказал он, — но эта война вряд ли кого-нибудь оставит за мирным делом. И как ни грустно, но я должен сказать, что чем ужаснее будут дела нацистов, тем меньше у вас будет шансов спать по ночам как убитый.— Посмотрим, — натянуто сказал я.— Правильно, посмотрим, — сказал он. — Вот почему я сказал, что вы дадите мне окончательный ответ не сегодня. Вы должны дойти до него сами. Если вы решите ответить «да», вам надо будет действовать совершенно самостоятельно, сотрудничать с нацистами, стремясь добиться как можно более высокого положения.— Прелестно! — сказал я.— Да, в этом есть своя прелесть, — сказал он. — Вы должны стать настоящим героем, в сотни раз храбрее любого обыкновенного человека.Тощий генерал вермахта и толстый штатский с портфелем шли мимо нас, возбужденно разговаривая.— Здрасьте, — сказал им дружелюбно майор Виртанен. Они высокомерно фыркнули и прошли дальше.— С началом войны вы добровольно пойдете на то, что вы конченый человек. Даже если вас не схватят во время войны, вы обнаружите, что ваша репутация погибла и вообще вам не осталось ради чего жить.— Вы описали все это очень заманчиво, — сказал я.— Я думаю, есть шанс сделать это заманчивым для вас, — сказал он. — Я видел пьесу, которую вы сейчас поставили, и читал другую, которую собираетесь ставить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49