А алкоголь помогает?— Я думаю, это только кажется, а если и помогает, то примерно на полчаса, — сказал я. Это тоже было воспоминание молодости.Тут Эйхман пошутил.— Послушайте, — сказал он, — насчет этих шести миллионов.— Да?— Я могу уступить вам несколько для вашей книги, — сказал он. — Я думаю, мне так много не нужно.Я предлагаю эту шутку истории, полагая, что поблизости не было магнитофона. Это одна из незабвенных острот Чингисхана-бюрократа.Возможно, Эйхман хотел напомнить мне, что я тоже убил множество людей упражнениями своих красноречивых уст. Но я сомневаюсь, что он был настолько тонким человеком, хотя и был человеком неоднозначным. Возвращаясь к шести миллионам убитых им — я думаю, он не уступил бы мне ни одного. Если бы он начал раздавать все свои жертвы, он перестал бы быть Эйхманом в его эйхмановском понимании Эйхмана.Охранники увели меня, и еще одна, последняя, встреча с этим человеком века была в виде записки, загадочно проникшей из его тюрьмы в Тель-Авиве ко мне в Иерусалим. Записка была подброшена мне неизвестным в прогулочном дворе. Я поднял ее, прочел, и вот что там было: «Как вы думаете, необходим ли литературный агент?» Записка была подписана Эйхманом.Вот мой ответ: «Для клуба книголюбов и кинопродюсеров в Соединенных Штатах — абсолютно необходим». Глава тридцатая.ДОН КИХОТ… Мы должны были лететь в Мехико-сити — Крафт, Рези и я. Таков был план. Доктор Джонс должен был не только обеспечить наш перелет, но и наш прием там.Оттуда мы должны были выехать на автомобиле, разыскать какую-нибудь затерянную деревушку, где и оставаться до конца своих дней.Этот план был прекрасен, как давнишняя мечта. И определенно казалось, что я снова смогу писать.Я робко говорил это Рези.Она плакала от радости. Действительно от радости? Кто знает? Могу только заверить, что слезы были мокрые и соленые.— Я имею хоть какое-нибудь отношение к этому прекрасному божественному чуду? — сказала она.— Прямое, — крепко обнимая ее, сказал я.— Нет-нет, очень небольшое, но, слава богу, имею. Это великое чудо — талант, с которым ты родился.— Великое чудо — это твоя способность воскрешать из мертвых, — сказал я.— Это делает любовь. Она воскресила и меня. Неужели ты думаешь, что я раньше была жива?— Не об этом ли я должен писать? В нашей деревушке там, в Мексике, на Тихом океане, не об этом ли я должен писать прежде всего?— Да, да, конечно, дорогой, о, дорогой! Я буду так заботиться о тебе. А у тебя, у тебя будет ли время для меня?— Время после полудня, вечера и ночи твои. Все это время я смогу отдать тебе.— Ты уже подумал об имени?— Об имени?— Да, о новом имени — имени нового писателя, чьи прекрасные произведения таинственно появятся из Мексики. Я буду миссис…— Se nora, — сказал я.— Se nora кто? Se nora и Se nora кто? — сказала она.— Окрести нас, — сказал я.— Это слишком важно, чтобы сразу принять решение, — сказала она. Тут вошел Крафт.Рези попросила его предложить псевдоним для меня.— Как насчет Дон Кихота? — сказал он. — Тогда ты была бы Дульцинеей Тобосской, а я бы подписывал свои картины Санчо Панса.Вошел доктор Джонс с отцом Кили.— Самолет будет готов завтра утром. Будете ли вы себя достаточно хорошо чувствовать для отъезда? спросил он.— Я уже сейчас хорошо себя чувствую.— В Мехико-сити вас встретит Арндт Клопфер, — сказал Джонс. — Вы запомните?— Фотограф? — спросил я.— Вы его знаете?— Он делал мою официальную фотографию в Берлине, — сказал я.— Сейчас он лучший пивовар в Мексике, — сказал Джонс.— Слава богу, — сказал я, — последнее, что я о нем слышал, что в его ателье попала пятисотфунтовая бомба.— Хорошего человека просто так не уложишь, — —сказал Джонс. — А теперь у нас с отцом Кили к вам особая просьба.— Да?— Сегодня вечером состоится еженедельное собрание Железной Гвардии Белых Сыновей Американской Конституции. Мы с отцом Кили хотели устроить нечто вроде поминальной службы по Августу Крапптауэру.— Понятно.— Мы с отцом Кили думаем, что нам будет не под силу произнести панегирик, это было бы ужасным эмоциональным испытанием для каждого из нас, — сказал Джонс. — Мы хотим, чтобы вы, знаменитый оратор, можно сказать, человек с золотым горлом, оказали честь произнести несколько слов.Я не мог отказаться.— Благодарю вас, джентльмены. Это должен быть панегирик?— Отец Кили придумал главную тему, если вам это поможет.— Это мне очень поможет, я бы охотно использовал ее.Отец Кили прочистил глотку.— Я думаю, темой может быть «Дело его живет», — сказал этот протухший старый служитель культа. Глава тридцать первая.ДЕЛО ЕГО ЖИВЕТ… В котельной в подвале доктора Джонса расселась рядами на складных стульях Железная Гвардия Белых Сыновей Американской Конституции. Гвардейцев было двадцать в возрасте от шестнадцати до двадцати. Все блондины. Все выше шести футов ростом.Одеты они были аккуратно, в костюмах, белых рубашках и при галстуках. На принадлежность к Гвардии указывала только маленькая золотая ленточка в петлице правого лацкана.Я бы не заметил этой странной детали — петлицы на правом лацкане, ведь на нем обычно нет петлицы, если бы доктор Джонс не указал мне на нее.— Вот по ней-то они и отличают друг друга, даже когда не носят ленточку, — сказал он. — Они могут видеть, как растут их ряды, тогда как другие этого не замечают.— И каждый должен нести пиджак к портному и просить сделать петлицу на правом лацкане? — спросил я.— Ее делают их матери, — сказал отец Кили.Кили, Джонс, Рези и я сидели на возвышении лицом к гвардейцам, спиной к топке. Рези была на возвышении, так как согласилась сказать парням несколько слов о своем опыте общения с коммунизмом за железным занавесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49