Оно повторялось много раз в день. Это был вызов Sonderkommando.— Да? — сказал я.— Leichentr ager zu Wache, — пропел он с закрытыми глазами. Перевод: «Уборщики трупов — на вахту». В заведении, целью которого было уничтожение человеческих существ миллионами, это звучало вполне естественно.— Ну, а когда два года слушаешь по громкоговорителю этот призыв вперемежку с музыкой, вдруг начинает казаться, что положение уборщика трупов — совсем не плохая работа, — сказал мне Гутман.— Я могу это понять, — сказал я.— Можете? — Он покачал головой. — А я не могу. Мне всегда будет стыдно. Быть добровольцем Sonderkommando — это очень стыдно.— Я так не думаю, — сказал я.— А я думаю. Стыдно. И я больше никогда не хочу об этом говорить. Глава третья.БРИКЕТЫ… Охранник, сменяющий Андора Гутмана в шесть вечера, — Арпад Ковач.Арпад — человек-фейерверк, шумный и веселый.Вчера, придя на смену, он захотел посмотреть, что я уже написал. Я дал ему несколько страниц, и Арпад ходил взад-вперед по коридору, размахивая листками и всячески их расхваливая.Он их не читал. Он расхваливал их за то, что, по его мнению, в них должно было быть.— Дай это прочесть услужливым ублюдкам, этим тупым брикетам! — сказал он вчера вечером.Брикетами он называл тех, кто с приходом нацистов ничего не сделал для спасения себя и других, кто готов был покорно пройти весь путь до газовых камер, если этого хотели нацисты.Брикет, вообще-то, — блок спрессованной угольной крошки, идеально приспособленный для транспортировки, хранения и сжигания.Арпад, столкнувшись с проблемами еврея в нацистской Венгрии, не стал брикетом. Наоборот, Арпад добыл себе фальшивые документы и вступил в венгерскую СС.Вот почему он симпатизировал мне.— Объясни им, что должен делать человек, чтобы выжить. Что за честь быть брикетом? — сказал он мне вчера.— Слышал ли ты когда-нибудь мои радиопередачи? — спросил я его. Сферой, где я совершал свои военные преступления, было радиовещание. Я был пропагандистом нацистского радио, хитрым и гнусным антисемитом.— Нет, — ответил он.Я показал ему текст одной из радиопередач, предоставленной мне институтом в Хайфе.— Прочти, — сказал я.— Мне незачем это читать, — ответил он. — Все говорили тогда одно и то же, снова, и снова, и снова.— Все равно прочти, сделай одолжение.Он стал читать, на его лице постепенно появлялась кислая мина. Возвращая мне текст, он сказал:— Ты меня разочаровываешь.— Да?— Это так слабо! В этом нет ни основы, ни перца, ни изюминки. Я думал, ты мастер по части расовой брани.— А разве нет?— Если бы кто-нибудь из моей части СС так дружелюбно говорил о евреях, я приказал бы расстрелять его за измену! Геббельсу надо было уволить тебя и нанять меня как радиокарателя евреев. Я бы уж развернулся!— Но ты ведь делал свое дело в своем отряде СС, — сказал я.Арпад просиял, вспоминая свои дни в СС.— Какого арийца я изображал! — сказал он.— И никто тебя не заподозрил?— Кто бы посмел? Я был таким чистым и устрашающим арийцем, что меня даже направили в особый отдел. Его целью было выяснить, откуда евреи всегда знают, что собирается предпринять СС. Где-то была утечка информации, и мы должны были пресечь ее. — Вспоминая это, он изображал на лице горечь и обиду, хотя именно он и был источником этой утечки.— Справилось ли подразделение со своей задачей?— Счастлив сказать, что четырнадцать эсэсовцев были расстреляны по нашему представлению. Сам Адольф Эйхман поздравлял нас.— Ты с ним встречался?— Да, но, к сожалению, я не знал тогда, какая он важная птица.— Почему «к сожалению»?— Я бы убил его. Глава четвертая.КОЖАНЫЕ РЕМНИ… Бернард Менгель, польский еврея, охраняющий меня с полуночи до шести утра, тоже моих лет. Однажды он спас себе жизнь во время второй мировой войны, притворившись мертвым так здорово, что немецкий солдат вырвал у него три зуба, не заподозрив даже, что это не труп.Солдат хотел заполучить три его золотых коронки.Он их заполучил.Менгель говорит, что здесь, в тюрьме, я сплю очень беспокойно, мечусь и разговариваю всю ночь напролет.— Вы — единственный известный мне человек, которого мучают угрызения совести за содеянное им во время войны. Все другие, независимо от того, на чьей стороне они были и что делали, уверены, что порядочный человек не мог действовать иначе, — сказал мне сегодня утром Менгель.— Почему вы думаете, что у меня совесть нечиста?— По тому, как вы спите, какие сны вы видите. Даже Гесс не спал так. Он до самого конца спал, как святой.Менгель имел в виду Рудольфа Франца Гесса, коменданта лагеря уничтожения Освенцим. Благодаря его нежным заботам миллионы евреев были уничтожены в газовых камерах. Менгель кое— что знал о Гессе. Перед эмиграцией в Израиль в 1947 году он помог повесить Гесса.И он сделал это не с помощью свидетельских показаний. Он сделал это своими собственными огромными руками.— Когда Гесса вешали, — рассказывал он, — я связал ему ноги ремнями и накрепко стянул.— Вы получили удовлетворение? — спросил я.— Нет, — ответил он, — я был почти как все, прошедшие эту войну.— Что вы имеете в виду?— Мне так досталось, что я уже ничего не мог чувствовать, — сказал Менгель. — Всякую работу надо было делать, и любая работа была не хуже и не лучше другой. После того как мы повесили Гесса, — сказал Менгель, — я собрал свои вещи, чтобы ехать домой. У моего чемодана сломался замок, и я закрыл его, стянув большим кожаным ремнем. Дважды в течение часа я выполнил одну и ту же работу — один раз с Гессом, другой — с моим чемоданом. Ощущение было почти одинаковое. Глава пятая.ПОСЛЕДНЯЯ ПОЛНАЯ МЕРА… Я тоже знал Рудольфа Гесса, коменданта Освенцима. Мы познакомились в Варшаве на встрече Нового, 1944 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49