Но он удрал от полицейского. Великая загадка жизни: он удрал. Он взобрался вверх до Малхолланда и съехал на машине под откос с одной из площадок, где люди обычно останавливаются, чтобы полюбоваться видом. Бежать оттуда было некуда, но Гэлтон не желал подниматься наверх, а копы не хотели лезть за ним вниз – это было слишком опасно, как они потом заявили на суде.
Теперь Босх вспомнил эту историю, но не стал прерывать женщину. Ее возмущение было настолько искренним и лишенным обычного адвокатского позерства, что ему захотелось дослушать ее до конца.
– В общем, они пустили вниз собаку, – продолжала она. – В итоге Гэлтон потерял оба яичка и пес перекусил ему сухожилие на правой ноге. Ходить он после этого мог, но волочил за собой ногу…
– А что с Томми Фарадэем? – напомнил Босх.
– Он взялся вести это дело. Причем дело яйца выеденного не стоило. Гэлтон ничего такого не сделал – просто убежал от полицейского. Ответные действия полиции не имели никакого оправдания, и это признало бы любое жюри присяжных.
Знала о том и окружная прокуратура. Я полагаю, это дело было по зубам даже Жирдяю. Власти предложили полмиллиона долларов компенсации, но Фарадэй отказался. Он знал, что на суде из них можно вытянуть как минимум в три раза больше, потому и отказался.
Но это, как я уже сказала, было в старые времена. Адвокаты – специалисты по гражданским правам – называют это время ДК, то есть «до Кинга». Присяжные рассматривали дело в течение трех дней и потом за полчаса вынесли вердикт в пользу полиции. В результате Гэлтон не получил ничего, кроме мертвой ноги и мертвых детородных органов. Еще раньше здесь, около этой живой изгороди, он спрятал револьвер – завернул его в целлофан и закопал. А после окончания процесса выкопал его и, встав возле этой статуи, засунул ствол револьвера в рот и нажал на курок. Фарадэй как раз выходил из дверей и видел, как все это случилось. Вся статуя, все кругом было забрызгано кровью.
Босх промолчал. Теперь он очень четко вспомнил этот случай. Он поднял глаза на башню Сити-Холл и увидел круживших над ней чаек. Его всегда удивляло, что их сюда привлекает. Отсюда до океана было несколько миль, но на крыше Сити-Холл всегда сидели морские птицы. Чэндлер продолжала рассказывать.
– Я до сих пор не могу понять двух вещей, – говорила она. – Первое: почему Гэлтон решил удрать? Вторая: зачем он спрятал здесь револьвер? И думаю, что на оба эти вопроса существует только один ответ: безнадежность. Он не верил в правосудие, в систему.
Он не сделал ничего дурного, но он убежал, потому что был черным в городе для белых и в течение всей своей жизни слышал рассказы о том, как поступают с чернокожими белые копы. Адвокат сказал ему, что его дело – беспроигрышное, но он принес револьвер к зданию суда, потому что в течение всей своей жизни слышал о том, какие решения принимают присяжные, когда словам черного человека противопоставляются слова копов.
Босх взглянул на часы. Пора было идти, но ему не хотелось уходить от нее.
– Вот почему Томми сказал, что свершилось правосудие, – пояснила она. – Это было правосудием для Андрэ Гэлтона. После того случая Фарадэй передал все свои дела другим адвокатам. Несколько из них взяла я. И никогда больше его ноги не было в зале судебных заседаний.
Она выбросила то, что оставалось от сигареты.
– Вот и сказке конец.
– Уверен, что адвокаты – защитники гражданских прав – часто рассказывают эту историю, – сказал Босх. – А теперь вы хотите вписать в этот сценарий меня и Черча, верно? Причем я должен выступать в роли копа, который натравил на Гэлтона пса.
– Есть некоторые различия, детектив Босх. Даже если Черч действительно был именно таким монстром, каким вы его выставляете, он не должен был умирать. Если система не станет замечать несправедливости по отношению к виновным, то кто станет следующей жертвой? Невиновные. Теперь вы понимаете, почему я обязана сделать с вами то, что собираюсь сделать? Ради невиновных.
– Ну что ж, удачи вам, – ответил он, выбрасывая сигарету.
– Она мне не понадобится, – сказала женщина.
Босх проследил за взглядом, брошенным ею на статую, возле которой убил себя Андрэ Гэлтон. Чэндлер смотрела на нее так, будто та до сих пор была в крови.
– Это богиня правосудия, – сказала женщина, кивнув в сторону статуи. – Она не слышит вас. Она не видит вас. Она не чувствует вас и не говорит с вами. Правосудие, детектив Босх, это просто цементная блондинка.

Глава 16

Когда, направляясь к свидетельской стойке, Босх проходил позади столов истца и ответчика, а также миновал ограду, за которой сидели присяжные, судебный зал умолкнул, как сердце мертвеца. Поклявшись говорить только правду, он сообщил свое полное имя, и секретарь суда попросил произнести его по буквам.
«И-Е-Р-О-Н-И-М Б-О-С-Х».
Вслед за этим судья предоставил слово Белку.
– Расскажите нам немного о себе и о своей службе, детектив Босх.
– Я работаю офицером полиции почти двадцать лет. В настоящее время я нахожусь в распоряжении стола убийств полицейского отделения Голливуда. Перед этим…
– Почему вы называете это «столом»?
«Господи», – подумал Босх.
– Потому что это действительно стол. Отдел представляет собой шесть маленьких письменных столов, сдвинутых вместе – таким образом они образуют один большой стол, с каждой стороны которого сидят по три сыщика. Мы всегда называем это «столом».
– Хорошо, продолжайте.
– До того, как получить это назначение, я проработал восемь лет в специальном подразделении отдела по расследованию убийств и грабежей. Еще раньше работал в отделе убийств в Северном Голливуде, а также в отделе грабежей в Ван-Найс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138