Так мы и жили до войны. Сегодняшним днем. Перед самой войной мама удивляла
сь: «Ты знаешь, Марк, сегодня Маковецкие несли из магазина мешок соли. Заче
м им столько соли? Что солить? Идиотизм какой-то…»
Как часто мама теперь говорила про эту соль. Смысл ранее непонятных слов
«на черный день» стал доходить до нас. Каждый день становился все чернее
и чернее.
Наше новое жилище на четвертом этаже состояло из двух просторных комнат
. Первая была с балконом. Наша половина выходила на большой квадратный дв
ор. А половина тети Вали и Мартыненко Ч на Мордвиновский переулок.
Балкон на всю жизнь стал для меня символом холода. Если в доме есть балкон
, значит, в нем холодно. После нашей маленькой темной комнатушки эти две св
етлые комнаты казались огромными залами. Я и сейчас боюсь больших комнат
. Это не значит, что я думаю о войне. Просто холод с детства пронзал меня так
глубоко, что я чувствую его намного раньше, чем он наступает.
В эту квартиру перекочевала и кровать с шариками. И стол. И буфет, в которо
м по-прежнему стояла ваза. Теперь она была покрыта пылью.
Выпал снег. Начались холода. Постепенно все, что составляет человеческий
организм, перестроилось на волну: «хочу есть», «как и где достать поесть»
, «не умереть с голоду».
В городе самым ходовым стало слово «грабиловка». Что это такое? Если бомб
а попадала в склад с продуктами, люди, вооружившись мешками и ведрами, тол
кая и обгоняя друг друга, бежали «грабить». Многие не возвращались. Немцы
расстреливали тех, кто замешкался и не успел скрыться. Люди хватали все п
одряд, что близко лежало, не нюхая, не читая надписей на ящиках. Лишь бы доб
ыть что-то и поскорее унести домой.
Мама всегда боялась. Но страх, что я совсем ослабею от голода, заставлял ее
пересиливать себя и тоже оказываться в этой толпе… Я стояла у парадного
и ждала маму. А вдруг с ней что-то случится и я останусь одна? Невозможно та
к долго ждать…
Я увидела ее, как только она появилась из-за угла Клочковской. Она медленн
о поднималась вверх по нашему крутому переулку. На спине мама несла, согн
увшись, тяжелый ящик. Я побежала ей навстречу. Я так была счастлива, что он
а жива, что она вернулась! И вдруг из парадного ей преграждает путь мужчин
а без пальто и шапки, толкает ее; ящик падает на землю. Я вижу, как мама умоля
юще протянула к нему руки. Еще быстрее бегу вниз. Мужчина здоровенный. Эх!
Был бы сейчас мой сильный папа! Он бы его одним ударом сбил с ног. И вдруг я к
ак закричу: «Мамочка! Не бойся! Вон наш папа уже бежит!» Вырвалось у меня эт
о. Вырвалось Ч и все! Мужчина воровато оглянулся, схватил банки, которые в
ысыпались из ящика, и быстро исчез в подъезде. Я успела его рассмотреть. Вб
лизи он не казался таким огромным. Он был черный, волосатый, похоже, что ар
мянин.
Вдвоем мы еле-еле подняли этот ящик. Такую тяжесть моя худенькая (тогда ещ
е худенькая) мама могла поднять и нести только в состоянии необычайного
возбуждения.
Уже около дома, когда мы поняли, что ящик наш, мы с нетерпением фантазирова
ли: ну, что же там, в этих банках. Наверное мясо! Ну, что еще хранят в таких бан
ках? Пришла тетя Валя. Дома, как назло, не было консервного ножа. Мы пробили
гвоздем в банке дырку и стали нюхать… Это оказалась томатная паста для б
орщей. Не мясо, но все же…

… Мы увидели из окна, как что-то горело в районе кондитерской фабрики. Пос
ле бомбежки в городе было очень дымно и пахло гарью.
Ч По-моему, горит КАФОК, Ч сказала мама. (Так сокращенно называли кондит
ерскую фабрику). Внизу, по переулку, уже беспорядочно бегали жители с ведр
ами, мешками и корзинами. Ч Пойду. Ты Ч к тете Вале.
Я представляла, как мама несет мне из КАФОКа любимую шоколадную «бомбу».
До войны не было ни одного праздника, чтобы папочка не принес мне шоколад
ной «бомбы». У нас была постоянная игра:
Ч А что я принес дочурке?
Ч Конфеты!
Ч Не-а…
Ч Пирожное!
Ч Не-а…
Ч Зефир!
Ч Ну, дочурка, давай думай чуковней!
Ч Бомбу!
Ч Пр-равильна! Усе чисто сображаить…
Сначала надо было снять с этого круглого шоколадного мячика золотую бум
ажку.
Ч Та-ак, знимим золото и…
Ч Разобьем!
Ч Исключительна правильна!
Главный сюрприз Ч внутри «бомбы». Там могли быть деревянные матрешки, к
увшинчики, сердечки. Всегда неожиданность, но обязательно радость. Жалко
, что после войны в кондитерских магазинах уже не было шоколадных «бомб».
Наверное, потому, что люди знали, что такое бомба. С этой бомбой слово «игр
а» не сочеталось.
С КАФОКа мама принесла ведро коричневой горькой массы Ч патоки. Если ей
удавалось что-то раздобыть, она была просто счастлива.
На этот раз она пришла вся оборванная, в саже. Молча поставила ведро и сраз
у пошла к тете Вале. Я тут же залезла в ведро языком. Ой! Это даже повкуснее ш
околадной «бомбы»! Какая хорошая мама, целое ведро!
А чего это она сразу к тете Вале направилась? Даже ни слова мне не сказала?
Надо подслушать. Я тихонько подкралась к тети Валиной двери.
Ч Орут, кричат. Люди прямо из огня ящики вытаскивают, а ящики в руках горя
т. Я не смогла. Стою, меня швыряют во все стороны. Вдруг как обвалится этаж! В
се бросились в другую сторону, кричат! Кого-то засыпало, придавило… Вдруг
: «Сюда! Сюда! Здесь патока!» Ой, Валя! Представляешь Ч стоит внизу чан, прям
о в пол встроен, ну, представляешь… Такой большой! Да больше, чем твоя комн
ата, только круглый, как пруд. Сзади толкают, торопят. Немцы вот-вот. Свалит
ься в него можно в два счета… Господи! Валя… Только я об этом подумала… Дяд
ька напротив меня Ч тянул целую выварку и вдруг упал вместе с ней, она его
перетянула…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33