А хор пел:

Бей винтовка,
Метко, ловко
Без пощады по врагу!


«НАДО ВЫДЕЛИТЬСЯ»

Я стояла на балконе и часами наблюдала за жизнью немецкой части. Утром он
и делали зарядку, бегали по кругу. Через год я поступила в школу. На уроках
физподготовки я бегала по этому же кругу десять лет.
Потом всю часть выстраивали, читали приказы, распоряжения. Половина немц
ев уезжала до обеда. Возвращались грязные, в грязной спецодежде, опять вы
гружали из машин металлические части, детали. Ели они три раза в день из ко
телков, прямо во дворе. Там же стоял большой котел на колесах.
Вечером немцы пели, обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону. Они оч
ень бурно и громко смеялись. Смешно им было все. Иначе откуда столько смех
а? Тогда я впервые услышала звук губной гармошки, и не могла понять и разгл
ядеть, что же издает такой неполноценный звук.
Вдруг один немец понес свой котелок куда-то в сторону. Куда? Я так свесила
сь с балкона, что чуть не свалилась… И увидела как он выливает из своего ко
телка суп в кастрюльку подбежавшей к нему девочки. Я скатилась с четверт
ого этажа и понеслась туда, где только что видела девочку. Там стояла толп
а детей с кастрюлями.
Проход на территорию части был закрыт железными трубами, но кто-то в одно
м месте их раздвинул. Через эту лазейку можно было проникнуть во двор, поб
лиже к котлу на колесах. Можно поискать того «доброго» немца, который вкл
ючил приемник…
Вечером я уже была в толпе детей. Для первого раза взяла самую маленькую к
астрюльку.
Папа мне говорил с детства: «Ничего не бойся, дочурка. Не стесняйсь. Дуй св
ое. Актриса должна „выделиться“. Хай усе молчать, ждуть, а ты „выделись“ ув
обязательном порядке… Ето, дочурочка, такая профессия, детка моя…»
Долго стоять молча, выпрашивать жалким взглядом? Нет. Надо заработать! На
до «выделиться». А как хочется есть! А какой запах! Я и сейчас его ощущаю. Гу
стой фасолевый суп!
От ожидания чего-то неизвестного всю меня трясло. Я не знала, что сейчас с
делаю. Но что-то сделаю. Это точно.
Немцы получили ужин. Стали есть. Смолкли разговоры. Только аппетитное ча
вканье…

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой,
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой!

Голос мой дрожал. Я давно не пела во все горло. А мне так необходимо было се
йчас петь! Петь! Петь!
С разных концов двора раздались нестройные аплодисменты. И этого было пр
едостаточно… Ах так? Так нате вам еще! Только спокойно!

Ду грюнст нихт нур цур зоммер
цайт,
Нейн, аух им винтер, венн эс шнайт,
О, таннэнбаум, о, таннэнбаум,
Ви грюн зинд дайнэ блэттэр…

Несколько немцев подошли к железным трубам, чтобы посмотреть на русскую
девочку, которая хоть и неправильно, но пела на их языке…
Домой я принесла полную, до краев, кастрюльку вкусного, жирного фасолево
го супа! Ничего! Завтра возьму кастрюльку побольше!
Мы втроем съели этот суп. Я знала, что теперь я маму голодной не оставлю. Я т
оже вышла на работу.
Вскоре при моем появлении немцы оживлялись и называли меня Лючия. Я тоже
разобралась: кто злой, кто добрый, а кому лучше на глаза не попадаться. Зам
етила, что лучше общаться со старыми. Старые Ч это Тридцать-тридцать пят
ь лет. Молодых было заметно меньше. Может, потому, что это была ремонтная ч
асть. Но молодые были очень злые. Некоторые из них проносили мимо детей ко
телок и демонстративно выливали суп в бак с мусором.
Того доброго Карла я нашла. Он жил в маленькой комнатке на первом этаже. Ок
но выходило на Рымарскую улицу, прямо на театр имени Шевченко. Я заглядыв
ала к нему в окно. В комнате Карла стояла та же кровать, покрытая серым оде
ялом. Рядом тот же приемник и стол. На столе фотография его детей и жены.
Ч Их хабе драй киндер, Лючия, ферштейст?
Ч Конечно, понимаю. У тебя трое детей. Что ж тут непонятного?
Ч Вас? Троэ дэтэй? Ч И засмеялся оттого, что говорил по-русски…
Ч А чего ты смеешься? Ты думаешь, что по-нашему смешней, чем ваше «их хабе»
?
Незаметно мы учили друг друга говорить. Карл меня Ч по-немецки, а я его Ч
по-русски. Я его совсем не боялась. Наоборот, он сам боялся, как бы я на него
не рассердилась за что-нибудь. Он ни разу у меня не спросил, где мой отец, чт
обы не ставить меня в неловкое положение.
У меня была привычка грызть ногти. Ножницы наши затупились и ногтей «не б
рали». Да я и так уж привыкла к тому, что ножницы, как и детское белье Ч носо
чки, чулочки, резиночки, Ч естественно ушли из нашей жизни.
Карл острыми, блестящими, кривыми ножницами обрезал мне ногти, а я трясла
в воздухе руками и смеялась. Было так непривычно. Руки казались такими ле
гкими… Потом он подарил мне еще эти ножницы. Они служили нам очень долго.

Каждый вечер тогда немцы пели песню «Лили Марлен». Она была и самой новой,
и самой «модной» Ч «шлягером». Надо обязательно выучить! Мотив я схвати
ла быстро Ч он простой. А слова? Я вслушивалась в незнакомые слова, старал
ась запомнить их. Карл все понял и помог мне. «Лючия! Ферштейн! Их ферштейн!
Вас волен зи?! „Лили Марлен“? Гуд! Яволь!»
И однажды вечером Карл объявил, что Лючия споет «Лили Марлен». Все одобри
тельно закивали Ч «Дас ист гуд…»
Я откашлялась и запела:

Фор дем казарме
Фор де гроссен тор
Штейн анле латерне
Унд штайн зе нохуе фор
Алле лойте золен зейн
Ви штийндт айнле латерне штейн
Ви айне Лили Марлен (2 раза)

После освобождения Харькова эту песню уже пели на русском языке. Хоть по
том я узнала о чем пела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33