- Вас вычистили из милиции, и вы передали дело Ивану Платоновичу. Знаю.
- Верно говорят, нет худа без добра, - засмеялся юрисконсульт. Иначе не было бы у нас такого замечательного ученого. И розыски Гущака были бы бесплодны, и ученого не было бы.
- Это уже софистика, - усмехнулся Коваль и снова обратился к Решетняку: - Когда мы с вами разговаривали на опытном участке, я поинтересовался, какие еще люди имели отношение к этому делу. Вспомнили кого-нибудь? Ведь перед чисткой вы были близки к раскрытию тайны.
- Я вспоминал, да, да, пытался вспомнить, - ответил профессор. - Но ни фамилий, ни фактов... - Он посмотрел на жену. - Разве только вот... Я возлагал надежды на одну фразу, которую Клава услышала в ночь перед ограблением. За два-три дня... Кто-то из тайно приходивших к Апостолову во время разговора в кабинете назвал его "мальчиком с бородой". Казалось, что это - ниточка к розыску. Во всяком случае, я догадался, что ограбление банка было делом не только банды Гущака, а более широкого круга людей. И вот почему. Во-первых, голос этот Клаве показался знакомым. Во-вторых, эту же фразу, произнесенную, скорее всего, этим самым человеком, я услышал и во время чистки. И - растерялся. Мне показалось, что это сказал кто-то из членов комиссии. Оглядываясь теперь на прошлое и связывая это преступление с провокациями эсеров и украинских националистов, я могу делать далеко идущие выводы... Но тогда... тогда я просто растерялся...
- И больше ничего не узнали?
- Нет. Уехал в свое село.
- Оставшись в милиции, Алексей Иванович тоже ничего не раскрыл бы, сказал юрисконсульт. - Ниточка слишком тонка. Кстати, если бы рассказал мне тогда хотя бы то, что рассказывает сейчас, я дела не закрыл бы. Почему же, Алексей Иванович, вы утаили от меня такую подробность?
Клавдия Павловна хотела что-то сказать, но профессор остановил ее:
- Мне кажется, я вам что-то такое говорил, Иван Платонович. Да, да!
- Хе-е! - засмеялся юрисконсульт. - Если бы! Склероз у вас, дорогой. Забыли. Вы были обозлены и расстроены. После чистки бросили эту апостоловскую папку, и делай что хочешь. А сами уехали. Но, Дмитрий Иванович, - обратился он к Ковалю, - зачем травмировать наши и без того склеротические сосуды? Вас, очевидно, интересует главное: кто убил Гущака. Замечу: если он действительно убит. Не могло ли это произойти не на самой станции, а рядом с ней, в лесу? А? Как вы, Алексей Иванович, думаете?
- Вполне возможно, - согласился профессор. - Ведь на станции-то у нас почти всегда люди.
- Но ведь донести его на плечах потом было бы, наверно, нелегко, усомнился Козуб.
- Да разве он такой тяжелый, Иван Платонович? - с невинным видом спросил подполковник, вспоминая найденные в вещах убитого фотографии Гущака - невысокого, худенького старичка.
- Я его не видел и не взвешивал. Но труп всегда тяжелее живого человека...
- Ох! - Гороховская всплеснула ладонями и закрыла глаза.
- Но как Гущак мог оказаться в лесу? Что он искал? Вообще зачем туда попал?
Юрисконсульт пожал плечами. Откуда ему знать!
- Хотел погулять, подышать воздухом.
- Для этого не обязательно ехать в Лесную.
- А может быть, там клад зарыт, - засмеялся Козуб.
- Станция наша хорошо освещена, рядом шоссе, - сказал Решетняк. Тащить человека из лесу на станцию? Маловероятно.
- Если не в лесу, так в пристанционном парке, - не сдавался Козуб. Там его оглушили, а потом бросили под поезд. Деревья и кустарники близко подходят к полотну железной дороги.
Ведя этот довольно-таки динамичный разговор, все позабыли о Гороховской. Актриса молча сидела в кресле и только время от времени охала или ахала, когда речь заходила о смерти, трудах и крови.
Но вдруг Коваль почувствовал, что со старой женщиной творится что-то неладное. Его настороженное ухо уловило прерывистое дыхание Ванды Леоновны. Подполковник взглянул на нее и заметил, что взгляд ее прикован к стоящей на столе фигурке дискобола - небольшой статуэтки из серебра, которая потемнела от времени и обрела благородный вид старинной вещи. С этой минуты незаметно для остальных участников разговора Коваль включился в непрерывное наблюдение за актрисой. Она тоже этого не замечала, она вообще ничего не видела сейчас, кроме статуэтки.
Козуб, который во время разговора взял статуэтку в руки и машинально вертел ее во все стороны, и не догадывался, что каждым вращением ее, сопровождающимся тусклым блеском старого серебра, вызывает у старой женщины что-то похожее на еле слышный стон. Коваль не знал, что именно привлекло ее внимание, но по тому, как судорожно сжимала женщина подлокотники кресла, понял, что она сильно взволнована.
- Ванда Леоновна, - обратился он к актрисе, - скажите, пожалуйста, что думаете об этой истории вы? Что-нибудь вспоминаете интересное?
В ответ Гороховская закашлялась, отрицательно закачала головой. Подполковник сразу же оставил ее в покое, и актриса снова перенеслась в далекую молодость, из которой так неудачно попытался вырвать ее Коваль.
...Она снова стояла рядом с любимым, прижимаясь к его холодному, набрякшему дождевой и снежной влагою бушлату, и разъяренная вьюга нещадно хлестала и хлестала их своими ледяными хлыстами. Но за нависшими непроглядными тучами они видели звезды. Эти звезды горели в них самих, вспыхивая и угасая и снова вспыхивая, и сами они тоже словно становились звездами, поднимаясь в невыразимо чарующую бесконечность. И верили, что так будет вечно, пока существует мир.
А потом одна звезда внезапно погасла.
Она никак не могла прийти в себя и опомниться. Ее водили на допросы, и она молчала, как испуганный зверек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89