как построить беседу, чтобы не обидеть старую женщину.
- Я вас слушаю, товарищ Коваль, - сухо проговорила она. - У вас, насколько я понимаю, дело ко мне, и неотложное?
Коваль кивнул, еще немного помолчал и вдруг спросил тем же мечтательным тоном:
- А вы, Клавдия Павловна, вспоминаете когда-нибудь свое детство, отрочество, юность?
- Конкретно, что вы хотите?
- Расскажите, пожалуйста, о вашей юности.
- Что именно?
- То, что вы сами чаще всего вспоминаете.
- Я не все хочу вспоминать. Юность у меня была тяжелая. Вам, как я понимаю, это известно.
Коваль наклонил голову.
- И все-таки, - поднял он глаза, - придется, Клавдия Павловна, кое-что вспомнить.
В глазах профессорши темными птицами промелькнули беспокойные мысли.
- Ваша девичья фамилия - Апостолова?
- Да. Объясните, почему вы интересуетесь моим прошлым? Что дает вам право допрашивать меня? В связи с чем?
Коваль пристально взглянул на собеседницу. Одетая в легкое платье из какой-то неизвестной подполковнику красивой ткани, с граненым обручальным кольцом и еще двумя драгоценными перстнями на пальцах, с миниатюрными медальонными часами на шее, морщинистость которой подчеркивала белизну лица, выхоленного в косметических кабинетах, она сидела с высоко поднятой головой, старательно изображая оскорбленное достоинство.
Подполковник понял ее по-своему. Большой опыт давал ему возможность видеть душу человека и ее истинные движения сквозь туман искусственных страстей, притворных чувств, какими бы естественными ни казались они на первый взгляд.
Нет, нельзя было сказать, что профессорша возмутилась неискренне. У нее, жены известного ученого, есть, конечно, достаточно влиятельных знакомых и друзей, она давным-давно забыла, что такое неприятности и беспокойства, и вот сейчас не хочет, не намерена, не желает раскрывать душу перед каким-то там милиционером! А если разобраться, то и на самом деле, что дает ему право повергать ее в эти тяжелые для нее воспоминания? Глаза Клавдии Павловны смотрели гневно, и казалось, из них вот-вот брызнут колючие искорки.
Но подполковник Коваль видел в глубине ее глаз еще и страх. Тщательно спрятанный, сдерживаемый силой воли, но все-таки именно страх. Тот самый, знакомый ему на протяжении многих и многих лет милицейской практики страх, который свидетельствует, что у человека не все в порядке и в глубине души он чего-то боится и что-то попытается скрыть.
Он все должен видеть, все понимать, все учитывать, подполковник Коваль. И то, что профессорша согласилась на это полуофициальное свидание в парке, хотя могла бы и отказаться от него, и то, что она торопилась сюда и нервничала по дороге, а сейчас ковыряет острым концом зонтика твердую, утоптанную землю аллеи, и даже подчеркнутую независимость ее позы, не говоря уже о беспокойстве, которое ей так и не удалось подавить.
Он сказал:
- Семья, в которой вы росли, состояла из отца, матери, вас, младшего брата вашего Арсения. Мать давно умерла, с вами мы сейчас ведем беседу, а как сложилась судьба вашего отца и брата?
- Вы знаете эти времена, - профессорша посмотрела на него прищурившись, словно определяя его возраст, - если не из собственного опыта, вы еще человек молодой, то уж, во всяком случае, по мемуарам и художественной литературе. Голод, холод. Отец исчез вместе с банком. Наверно, грабители увезли его и убили. Я жила с братишкой и с мачехой. Как жили! Не стану об этом говорить. Мачеха спилась, ее забрали в больницу, там она и умерла. А куда девался брат, не знаю. Не одну нашу семью разбило, разбросало. Сейчас даже трудно представить себе, как страшно было тогда.
Коваль сочувственно помолчал. Наблюдал, как начинают укорачиваться тени, как скользит солнце по синим водам Днепра, как плывут белоснежные катера и полнится светом весь парк.
- Когда вы последний раз видели отца?
- Отца? - Клавдия Павловна снова прищурилась. - Не припоминаю. У меня тогда все дни и ночи перепутались в голове.
- Приблизительно.
- Это было зимой. Зимой двадцать второго года. Незадолго до ограбления банка.
- А точнее сказать не можете?
- Нет.
- Та-ак... - Подполковник забарабанил пальцами но скамье, взглянул на недвижимую листву, затем поднял указательный палец, словно пытаясь с его помощью определить направление ветра. - Вы не разрешите мне закурить? обратился он к профессорше. - Ветер от вас.
- Пожалуйста. Я тоже курю. Конечно, не на улице.
Коваль достал свой "Беломор".
- Последний раз вы виделись с отцом днем или ночью?
Профессорша подняла брови.
- Не помню. Да и какое это имеет значение?
- Вы жили в здании бывшего банка?
- Да.
- До революции этот особняк принадлежал вашему отцу?
- Нет. Кажется, Кредитному обществу. Этому же обществу принадлежал и сам банк. У отца была там казенная квартира, из которой нас с мачехой потом выселили.
- А о брате с того времени у вас никаких вестей?
- Да.
Внимание Коваля привлекла маленькая девочка, которая, вырвавшись из материнских рук, бежала по аллее, чудом держась на неустойчивых ножках. Потом возникли старички в выгоревших дырчатых шляпах. Прогуливаясь, они горячо обсуждали какие-то дела и очень напоминали "пикейные жилеты" из Ильфа и Петрова.
- Вы не пробовали его искать? Никуда не обращались?
Клавдия Павловна пожала плечами. Напрасный труд!
- А вы попробуйте!
Дырчатые шляпы продефилировали мимо них и сели на соседнюю скамью.
- Из протоколов, которые хранятся в архиве, видно, что в ту трагическую ночь вы были дома, спали и ничего не слышали. Теперь, когда прошло столько времени и страсти утихли, скажите, пожалуйста, вы и на самом деле ничего не слышали, не знали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89