.. Получить ярлык предателя в их глазах означало только одно – смерть! А умирать очень не хотелось.
– Знаешь, Герасимов, – задумчиво сказал Иван, – Я не хотел больше никого убивать. После того, как я убил Крестного... Но, вот странное дело – люди сами напрашиваются на смерть.
– Не надо! Не надо! – закричал Герасимов, увидев, что Иван медленно поднимает пистолет выше, на уровень его головы.
«Все! – мелькнуло в голове у Генки. – Конец!»
Его тело как-то само извернулось перед Иваном в немыслимой акробатической фигуре и генка прыгнул не то – боком, не то – спиной за ближайшую к нему вентиляционную трубу. Иван выстрелил, но, видно, мысли его были заняты чем-то другим, и пуля лишь выбила кирпичную пыль из трубы, за которой скрылся Герасимов.
Он буквально вырвал из кобуры пистолет и наставил его на тот угол трубы, за которым остался Иван. Но никто не появлялся, не стрелял, не бросался на него...
Герасимов подождал минуты две, потом осторожно выглянул из-за трубы. У чердачной двери никого не было. Генка взялся рукой за свою воспаленную страхом голову. Его трясло от возбуждения.
«Что это было? – подумал он. – Глюки? С чего бы это? Перенервничал последние дни? Или это заразное, от Никитина подцепил. У того тоже крыша поехала... Да нет! Это был настоящий Иван и он хотел меня убить! Но если хотел, то посему не убил? Промахнулся, а потом испугался и убежал? Ну да! Марьев – испугался и убежал! Меня испугался! Да я, точно – придурок!»
Герасимову такой смешной показалась эта мысль, что он не удержался и расхохотался во все горло. Он катался по крыше, не в силах удержать смеха и ему стало даже страшновато от этого своего смеха. Наконец, он понемногу стал успокаиваться, только вздрагивал иногда и оглядывался по сторонам. Ивана ни рядом, ни в пределах видимости не было. Померещилось?
Генка, наконец, взял себя в руки, выставил вперед зажатый в обеих руках пистолет и начал обход крыши. Он заглядывал за каждую трубу, неожиданно оглядывался, пытаясь захватить врасплох того, кто мог прятаться за его спиной, но никого не было, кроме него, на крыше..
– Тьфу ты, черт! – сплюнул Герасимов, сунул пистолет в кобуру и достал сотовый телефон.
– Никитин? – сказал он, набрав номер. – Готов? У меня все в порядке! Нервничаю только немного... Ты тоже? Ничего, держись, старик! Сегодня он будет наш! Сегодня, говорю! Отбой!
Герасимов самому себе казался уже другим человеком – этаким супергероем, решающим любые проблемы и вершащим судьбы. Кругом враги, но ему все – нипочем! Даже зловещие тени убийц, которые его преследуют.
– Тьфу на тебя! Говно чеченское! – сказал он призраку Ивана, который сосем недавно привиделся ему на крыше. – Сегодня твой последний день! Сегодня вообще – мой день! Мой главный день!
Генка последний раз оглянулся на крышу и шагнул в чердачную дверь. В полутемном коридоре, ведущем с крыши на чердак, прямо перед ним сидела черная кошка и рассматривала его очень внимательно.
– Кыш, ты, скотина! – замахнулся на нее Герасимов, но кошка и глазам не повела.
Она не сделала ни одного движения, просто смотрела на Генку и того вновь начало колотить. Герасимов нагнулся за обломком кирпича, который лежал у его правого ботинка. Разогнуться он не успел.
Сильный удар рукояткой пистолета по затылку буквально вбил его в бетонный пол. Теряя сознание, он еще раз посмотрел вперед.
Никакой кошки у него на пути е было...
– Это все мне только кажется... – пробормотал Герасимов и потерял сознание.
– Ты оказался прав, – сказал бесчувственному Генке Иван, взваливая его на плечо. – Сегодня твой главный день. Второй из двух главных дней которые случаются в жизни человека. В жизни есть только два события, заслуживающие внимания – рождение и смерть. Поэтому и дней – только два. Первый – день рождения, – второй – день смерти... Ты, Герасимов, прожил уже оба...
Иван подтащил Герасимова к полуразрушенной трубке на краю крыши и приподняв его, засунул в вентиляционное отверстие. Тело Герасимова пролетело по трубе пару метров и застряло где-то на уровне последнего, десятого этажа. После этого наступила тишина на крыше. Лишь снизу доносился рассеянный высоким небом шум большого города.
Не получив от Герасимова никакого сообщения вплоть до назначенного Иваном времени, Никитин счел, что его заместитель слишком занят, чтобы еще раз докладывать, что все в порядке, то есть, по существу, не докладывать ни о чем. Если бы что-то было не так, как они рассчитывали, Герасимов обязательно сообщил бы... Молчание – знак удачи, решил генерал.
Он оставил у себя в кабинете два своих пистолета, с которыми не расставался практически, никогда – старая привычка оперативника со стажем, прекрасно знающего, какие иногда сюрпризы готовит судьба. Его третий пистолет, с которым он еще начинал свою службу в КГБ, дожидался его теперь на крыше, чтобы сделать свой решающий выстрел. Выстрел часто становится решающим аргументом в напряженном разговоре... А Никитин любил говорить аргументированно.
Никитин приказал шоферу везти себя на Туполевскую набережную и его «джип» свернул сначала на Богдана Хмельницкого, потом на Чернышевского и выехал на Чкалова. Курский вокзал был весь огорожен заборами, а близлежащие улицы и переулки оказались перекрыты.
– Придется объезжать, товарищ генерал! – сказал Никитину шофер.
Генерал махнул рукой, давай, мол.
– Не опоздай! – сказал он. – У меня осталось двадцать минут.
Водитель, демонстрируя свою реакцию на замечание генерала, прибавил газу. «Джип» выехал к мосту через Яузу и спустился на набережную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57