Иван пробил ему ладонь насквозь. Удар был нацелен прямо в лицо...
После этого Иван сел вновь за стол и начал озираться в поисках своей тарелки...
Отец тяжело встал из-за стола и не обращая внимания на боль в пробитой руке, жестоко избил Ивана, стараясь бить его по лицу именно той рукой, из которой хлестала кровь... Ворвавшаяся в квартиру мать еле-еле отняла Ивана у отца. На Иване уже не оставалось живого места, а тому все казалось мало...
Только теперь Иван понял, что сцепился тогда с отцом из-за пустяка... Когда умерла мать, Иван сам заметил, что привычки отца скрипеть зубами и чавкать за столом перестали его раздражать. Он больше просто не обращал на них внимания. Он уже побывал на первых сборах в лагере, куда их возил вербовщик и твердо решил, куда ему идти после десятого класса...
Роль отца, подавляющего его волю, взяли в скором времени наставники в лагере... Иван даже не заметил, как произошла эта подмена.
Он больше не мог валяться на топчане, ворочаясь среди затхлых тряпок. Он сел и попытался сообразить, сколько времени прошло с тех пор, как он попал в этот подвал. Ивану казалось, что совсем немного. Ведь всего несколько минут назад он швырнул череп, найденный на полу в керосиновую лампу... Нет, после этого он, кажется совершенно машинально подошел в темноте к ящикам с консервами и взяв первую попавшуюся банку открыл ее своей финкой и съел. Или даже не один раз он это проделал? Иван не мог точно ответить...
Он нашел в кармане фонарик, и его тусклым лучом посветил вокруг своего топчана.
Он насчитал пять пустых банок из под консервов и пустую бутылку из-под гаванского рома. Оказывается, он пил это пойло Крестного! И не помнил этого. Среди пустых консервных банок он заметил и помятую, открытую жестянку от «Завтрака туриста».
– Ну и гадость! – передернул плечами Иван, хотя не мог даже припомнить вкуса этих консервов. – Неужели я это ел?
Сколько же дней он провел в подвале? Два? Пять, по количеству банок из-под консервов? Неделю? Часы на его руке стояли...
Ивану стало казаться, что он провел в этом подземелье всю жизнь. Паника волной прокатилась по его душе и вынесла его из подвала наружу...
Над окраиной Москвы стояла ночь. Небо было чистым и прозрачно-черным, сквозь него проглядывали белые звезды с фиолетовым отливом. Их было столько, что у Ивана мгновенно закружилась голова, он сел на траву и обхватил голову руками. Кружение понемногу успокоилось, и Иван начал понимать, что слишком долго просидел в подвале, погружаясь в свою память...
Он ощутил зверский голод, но возвращаться в подвал ему очень не хотелось. Иван сорвал травинку и разжевал. Рот заполнила горькая полынная слюна. Он сплюнул, поднялся на ноги и зашагал по направлению к Москве.
Его совершенно не интересовало, как будут реагировать на него встречные, – шарахнутся к телефону и начнут названивать в милицию, сообщая о том, что видели убийцу генерала Камышова, или просто достанут пистолет и начнут палить в Ивана...
Его судьба была ему абсолютно безразлична. Он чувствовал полную свободу – свободу от страха перед смертью и от желания жить. Иван понимал, что теперь он может делать все, что хочет.
Нет ничего, что могло бы его сдерживать. Был Крестный – он убит, и его труп уплыл куда-то вниз по Москва-реке. Была Надежда – она тоже убита, и ее тело разорвано на куски бомбой Крестного на восемнадцатом этаже высотного здания. У Ивана была вера в Смерть – она развалилась вместе с верой в жизнь и справедливость.
Никитина он нисколько не опасался. Что, собственно, может сделать с ним фээсбэшный генерал Никитин? Самое большее – убить!
Иван горько усмехнулся. Убить Иван может себя и сам. Стоит ли опасаться, что это сделает вместо него кто-то другой?
Иван был свободен от всего, что делает человека человеком – от любви, от друзей, от страха перед жизнью и смертью и от стремления к ним же... У него остался лишь вопрос – зачем все это было с ним? Зачем была необходима его жизнь? Зачем ему пришлось убить столько людей в одной только Москве? А в Чечне?
Изменилась ли жизнь от того, что эти люди умерли? Повлиял ли Иван хотя бы на что-то? Он не знал ответа на этот вопрос и это его мучало все сильнее с каждым шагом, приближавшим его к Москве.

Глава третья

Подходя к кольцевой дороге он привычно напрягся, ожидая реакции человека, который первым его встретит. Если на него объявлен всероссийский розыск, каждый рядовой мент узнает его. Убийцы знаменитых, известных людей запоминаются очень хорошо, это Иван знал и не питал иллюзий на счет того, что во время пути по лесу обнаружил на своем лице порядочную щетину, изменившую, наверное, его лицо...
Выйдя к шоссе. он первым делом сориентировался и направился прямо к ближайшему пункту автоинспекции, благо до него оказалось всего с полкилометра...
«Если сейчас меня узнают, – думал Иван, – все будет зависеть от того, как поведет себя мент. Если он начнет суетиться и хвататься за пистолет, я, наверное, не смогу удержаться от того, чтобы его не застрелить... Откуда я вообще знаю, что придет мне в голову в этот момент... Если он сумеет меня застрелить прежде, чем я его, значит, так будет суждено закончиться моей жизни...»
Последняя мысль показалась ему настолько нелепой, что он даже захохотал – громко и нисколько не прячась от милиционеров, которые настороженно поглядывали на смеющегося человека, подходящего к их посту по ночному шоссе.
Сержант останавливал некоторые из проходящих мимо машин, а младший лейтенант курил, прислонясь к двери своего поста и разглядывал подходящего к нему Ивана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57