Сейчас, видно, ничего более подходящего, чем этот придурок-антисемит Камышов Ивану под руку не подвернулось. Вот и порешил его... А потом и преемника Кроносова шлепнул, Неонова... Доказывает он себе, Никитин, что – человек... И сам не знает, чего ему хотеть сейчас. Жить он, по-моему, хочет, а – не может. Не умеет...
Язык Герасимова уже с трудом выговаривал слова. Голова его клонилась все ниже, он изредка вскидывал ее, чтобы увидеть глаза генерала, но после этого она опускалась еще ниже и, наконец, упала совсем, глухо стукнувшись лбом о крышку стола...
Никитин еще минут пять сидел молча и рассматривал генкин затылок. Он курил свою любимую «Приму», к которой привык еще в гэбовской учебке и потом долгие годы курил ее тайком на всех континентах, где ему приходилось работать на укрепление безопасности советского государства. Привозил с собой из Союза, часто рискуя головой и карьерой. Но удержаться не мог.
Генерал думал не об Иване. Генка добился своего и Никитин теперь понимал, что движет Иваном, разыскивающим аналогов и преемников своих бывших жертв. Никитин думал о Герасимове.
Он ведь не шутил, когда говорил Генке, что собирается подать в отставку после того, как поймает или убьет Ивана Марьева. Он и вправду – устал. Смертельно устал от вечного ежеминутного напряжения, от которого он спасался только коньяком. И еще – от пустоты своей холостяцкой и бездетной жизни...
«А я, ведь, к Генке как к сыну отношусь, – подумал вдруг Никитин и в нем проснулась неожиданная для него самого какая-то нежность к этому умному и красивому молодому мужчине, который уткнулся лицом в оперативную сводку и ровно дышал приоткрытым ртом. Из уголка губ вытекла струйка слюны и расплылась по листу сводки...
Никитин взял Герасимова под мышки и тяжело кряхтя, перетащил бесчувственного Генку на диван. Уложил, стянул с него сапоги, расстегнул воротничок. Постоял, посмотрел, поморщился от того, что в глазах вдруг что-то непривычно защипало...
Генерал поспешно вернулся к столу, взял бутылку и прямо из горлышка допил остатки коньяка.
«Вырос! – думал он и никак не мог съехать с этого слова. – Вырос Генка! Вырос... Пора дорогу ему уступать. Теперь вижу – готов он мое место занять. Понимает уже – больше меня. Остальному – научится».
Никитин вышел из кабинета и приказал вскочившей при его появлении из-за своего стола секретарше, – старой деве, которая была без ума от своего начальника – тот как-то по глубокой пьянке лишил ее девственности:
– Ко мне никого не пускать категорически! Даже уборщицу тетю Глашу. И самой – не входить! И – тише тут разговаривайте! А то как прибегут молоденькие капитанчики, хохот на все управление стоит!..
И, уже спускаясь на лифте, Никитин продолжал повторять ту же самую крепко поразившую его сегодня мысль:
«Вырос Генка! Надо же...»

Глава пятая

Ивану не надолго хватило удовлетворения от убийства Неонова.
Вечером того же дня, едва он повернул на улицу Герцена, где пару дней назад снял тихую квартиру в глубине квартала, как его остановили двое ментов, что слишком внимательно приглядывающихся к его лицу.
Менты были молоденькие, недавно, видно, только получившие звездочки лейтенантов, да еще и подвыпившие. Разве могли они знать, что мало узнать на улице человека, которого разыскивает вся московская ментура во главе с ФСБ? Что гораздо более важно после этого самим остаться в живых? Этому из не учили ни профессора-полковники, ни начальник райотдела, в уголовке которого они проработали без году – ровно одну неделю.
Они уже прошли мимо Ивана, как вдруг тот, что повыше и помассивней, схватил второго за руку и сказал настолько громким шепотом, что Иван отчетливо услышал каждое его слово:
– Стой, Санек! Где-то я этого хмыря видел! Рожа какая-то знакомая.
Он обернулся и крикнул спину Ивану:
– Эй, мужик! А ну, стой! Стой, тебе говорят!
Иван остановился и посмотрел на милиционеров с усталой усмешкой.
– Подошел ко мне! Быстро! – скомандовал высокий мент и начал скрести у себя за поясом, там, где у него болталась кобура, но она съехала на бок, и он никак не попадал пальцами на ремешок.
Иван молча подошел. В конце концов, он их не трогал, они сами обратили на него внимание. Он ничего не имел против этих молодых парней в милицейской форме, но и жалко их ему не было.
– Документы! – сказал, наконец, высокий, оставив кобуру в покое. – Кто такой?
– Парни! – сказал Иван. – Идите домой! Вас мамки ждут. И у меня свои дела есть!
– Санек! Ты слышал, чо он сказал? – воскликнул высокий.
– Ты это... – пробормотал Санек. – Ты, мужик, не прав! Мы хоть и выпили, но имеем право! Мы сегодня звездочки обмывали...
– Вот и продолжили бы, – посоветовал Иван. – А то настроение сейчас друг другу попортим...
– Заткнись, урод! – сказал высокий и положив пятерню на лицо Ивана толкнул его, но тот только слегка от клонился назад.
Бить этих пацанов Ивану было, как-то стыдно, что ли... Они нарывались на пару сломанных носов, но Иван пока терпел их выходки, ему не хотелось махать руками или ногами, бить кого-то вообще, а этих сопляков – тем более. Ну их на хер, пусть идут своей дорогой.
– Так где ты его видел, Жора? – спросил Санек. – Это не его ты с бабы сгонял в общежитии трамвайного треста вчера ночью? Ты еще нос ему, кажется сломал, а он все ругался, что ты ему кончить не дал.
Санек посмотрел на Ивана и сам себе ответил:
– Нет! У этого нос целый.
– И обращаясь к Ивану, сообщил:
– Нет мужик, это был не ты! Твое счастье. А то бы Жора тебе еще чего-нибудь сломал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57