– Она сжала руку Джейн с силой, рожденной отчаянием. – Я хочу видеть Бога, моя девочка.
– Так и будет, Сара, я клянусь тебе, – убеждала Джейн. Она оглянулась через плечо, недоумевая, что же задерживает отца Балларда.
Она облегченно вздохнула, когда Луиза осторожно вошла в комнату и шепнула ей, что Тимон вернулся.
Поспешно покидая спальню, Джейн успела подумать, что рада отсутствию Неда. Обычно она сильно волновалась, когда ее брат задерживался допоздна, но сейчас она сочла за благо, что в этот вечер он отсутствовал.
Нед был слишком импульсивен и без того совершал множество опрометчивых поступков, чтобы Джейн впутывала его еще и в эти свои тайные дела. Она даже жалела, что ей пришлось послать с поручением камердинера Неда. Но Джайлс Тимон был истинным католиком, смелым и разумным человеком и, уж конечно, самым надежным слугой в доме.
Джейн увидела Тимона у лестницы, где он ждал ее, и сердце ее упало. Тимон был очень мрачен, но хуже всего, он был один.
Джейн рванулась к нему. Не дав камердинеру заговорить, она требовательно спросила:
– Где отец Баллард?
– Он не может прийти, моя госпожа.
– Н-не может прийти?
– Он сказал, что сегодня вечером его присутствие необходимо в другом месте. И он боится, что за ним следят. Он считает, что его приход может оказаться слишком рискованным для него… и для вашей милости…
– Разве пристало ему думать о себе в такую минуту! Какого дьявола, да разве во мне дело!
Джейн бросила безумный взгляд на дверь своей спальни и решительно сжала зубы.
– Очень хорошо. Придется мне самой привести этого человека.
– Госпожа, не надо. Вы не должны. – Она решительно направилась к спальне, и Тимон поплелся за нею. – Отец Баллард сказал, что он попытается прийти завтра.
– Завтра будет слишком поздно.
Но когда Джейн переступила порог своей комнаты, она поняла, что поздно было уже сегодня. Горничные стояли на коленях у кровати, плача и молясь. Сара лежала неподвижно, и ее невидящие глаза устремились вверх, на балдахин.
У Джейн перехватило дыхание. Она словно разорвалась на две половины. От переполнявшего ее гнева и жалости одной Джейн хотелось бить кулаками в стену и кричать: «Нет! Я же обещала ей. Я обещала!»
Но другая Джейн погрузилась в глубокое оцепенение, не в силах ни двигаться, ни говорить. Эта другая Джейн даже не смогла заставить себя подойти закрыть глаза старушке, полные страха и ожидания того, что ее ждало там, куда она уходила. Не мир и покой был в этих мертвых глазах, а застывший ужас.
Луиза приблизилась к Джейн, сжимая свои четки, ее худенькая фигурка дрожала от сдавленных рыданий.
– Госпожа, как же это! Мисс Уильяме умерла, т-так и не повидав священника, – девочка судорожно сглотнула и прошептала: – Значит, она в аду?
– Нет, – Джейн наконец справилась с собой. – Мы пытались привести священника к мисс Уильямс. Не ее вина, что она умерла без последней исповеди. Я уверена, Бог не осудит ее за это.
По крайней мере, Джейн надеялась, что Он не осудит, потому что она не осудила бы. Почему такая хорошая, праведная женщина, как Сара Уильямс, должна умирать не только с адскими болями, но и в смертном ужасе за свою бессмертную душу? Почему исповедь умирающего считалась преступлением против королевы и королевства?
Кому стало бы хуже, если бы бедная старушка получила облегчение перед смертью, успокоенная обрядом ее веры?
Вступая на трон, Елизавета Тюдор клялась быть доброй королевой для всех своих подданных, как католиков, так и протестантов. Но за эти годы она уступала давлению своего парламента и своих советников, таких как лорд Бергли и мерзкий сэр Фрэнсис Уолсингем, вводя все более и более репрессивные меры против католиков.
Джейн когда-то верила, что королева старалась оставаться веротерпимой. Но Елизавета если и старалась, то не слишком. Королева обманула ожидания своих подданных-католиков, и им теперь было невыносимо трудно оставаться лояльными к такой женщине.
Когда погиб отец Джейн, восстав против новых указов, Джейн плакала от злости. Она искала ответа на вопрос, как мог ее отец рискнуть всем: своей жизнью, жизнью семьи, поместьями, как мог опозорить имя Лэмберта клеймом предателя. Но теперь она понимала его.
И впервые в жизни ее собственный путь ясно вырисовывался перед ней.
ГЛАВА 13
Мартин расхаживал перед окнами в покоях Уолсингема в Уайт-холле. Сквозь окна он видел горящие факелы в темном внутреннем дворе, оттуда же доносился грохот копыт прибывавших и уезжавших посыльных. Уставшие слуги все еще суетились в залах, что-то чистили, что-то обновляли, проветривали белье и развешивали гобелены. Шла подготовка к скорому возвращению королевы. Даже у неутомимого Уолсингема появились признаки переутомления, глубокие круги обрамляли его глаза. Он полулежал, откинувшись на спинку рабочего кресла, и мрачно слушал донесение Мартина о вечере, проведенном в гостинице «Большая медведица».
– И когда я оставил их, они все еще мечтали над кружками эля, обсуждая, какие награды ждут их от королевы Марии. Саваж надеется получить рыцарское звание, отец Баллард видит себя епископом. Бабингтон… – Мартин устало безрадостно рассмеялся. – Сдается мне, этот молодой романтичный глупец мечтает лишь о том, как припадет к ногам Марии и получит от нее позволение поцеловать подол ее платья. Что касается Роберта Полея, я понятия не имею, что, черт возьми, он ожидает за свое участие во всем этом. Мне еще не представилась возможность раскусить его.
– А незнакомец, который потребовал встречи с отцом Баллардом?
– Было слишком темно, и я не сумел подобраться ближе, чтобы разглядеть черты лица этого мужчины или ясно расслышать его слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125