Уныло, без привычных цветистых оборотов, которыми он обычно расцвечивал свою речь, Мартин поведал ей детали заговора Бабингтона, рассказал о тех ухищрениях, к которым ему приходилось прибегать, чтобы раздобыть доказательства для Уолсингема, включая необходимость шпионить за Недом Лэмбертом. Он закончил свой рассказ набегом на дом Полея и причинами конфискации портрета.
– …и вот они, Бабингтон и его товарищи заговорщики, изображенные во всей своей дурацкой славе. – Мартин махнул рукой в сторону портрета. – Их смертельный приговор подписан палитрой масляных красок. Но, когда я вручу этот портрет Уолсингему, по крайней мере, одна шея будет спасена. Эта картина, конечно же, должна реабилитировать брата Джейн.
Кэт едва заметно кивнула, соглашаясь. Тягостная тишина, повисшая в комнате, довела нервы Мартина до предельного напряжения, и он резко заговорил первым:
– Могли бы хотя бы сказать, что вы думаете. Вы никогда не щадили меня прежде. Ну же, давайте. Скажите мне, какой я безответственный негодяй и идиот.
– Очень хорошо. Вы – идиот.
Мартин вздрогнул. Он ожидал этого. Но зачем же так прямо и словно обрадовавшись?
– Я всегда точно знала, кто вы, Мартин Ле Луп, – сказала она с еле заметной усмешкой в уголках губ. – Немного от жулика, немного от негодяя и полный идиот. Храбрый, безрассудный, благородный идиот.
Вместо презрения, которого он ожидал, Кэт смотрела на него с неожиданной и не характерной для нее мягкостью в глазах.
– Благородный? – эхом отозвался он. – Женщина, вы даже не слушали меня все эти пятнадцать минут? Все, что я сделал…
– Было чрезвычайно опасно, – перебила она. – И пусть я не одобряю вас за слишком большой риск, но благодаря вам коварных заговорщиков подвергнут суду.
– Мучительным пыткам и смерти, вы хотите сказать. И один из этих заговорщиков, Баллард, священник. – Мартин отвернулся от нее и стал смотреть в окно, за которым небо продолжало источать темные потоки дождя на стекло. – Бог свидетель, я не религиозный человек, но годы моего детства, которые я провел среди прелатов Нотр-Дама, внушили даже мне некоторое уважение к тем, кто совершает священные обряды.
Кэт осторожно приблизилась к нему со спины и положила руку ему на плечо.
– По-моему, этот Джон Баллард сам отказался от всяких претензий на святость, когда задумал убийство. Ни одна из причин, побудивших негодяев к участию в заговоре, не видится мне ни благородной, ни праведной.
– А мои чем лучше? – спросил Мартин. – Когда я служил Наварре, я по большей части шпионил за армией герцога де Гиза или пытался собрать помощь для маленького осажденного королевства. Тогда в моей работе еще просматривалась какая-то справедливость, какая-то честь. Но это мерзкое дело… быть нанятым шпионить и обманывать, поддерживать других в их измене, чтобы заманить их в ловушку. – Мартин с тоской теребил бороду. – И все ради чего? Ради поддельного герба и клочка земли.
– Вы искали безопасное убежище для своей дочери. Не вы замыслили убить королеву.
– Нет, я только помогаю Уолсингему привести другую королеву к ее крушению и смерти.
– Мария Стюарт во многом сама за себя постаралась. – Кэт провела рукой по его щеке тем нежным жестом, который был редок для нее и поэтому тем более приятен. – Я не питаю особой любви к Елизавете, но нет никакой особой доблести подбивать кого-то на убийство. Если бы я пошла на борьбу с Тюдорихой, то единственное, на что я согласилась бы, так это сразиться с ней лицом к лицу, моя шпага против ее шпаги.
– Это все потому, что на свете совсем мало женщин, подобных вам. Да и мужчин тоже.
– Только не говорите глупостей, – отмахнулась Катриона, но покраснела так, как никогда не покраснела бы, если бы он одарил ее всеми цветистыми комплиментами, которыми он обычно осыпал женщин.
Кэт слишком твердо стояла на земле и была одарена логикой и ясным умом. Она видела вещи намного более четко, чем Мартин. Он чувствовал, как если бы ловким взмахом своего ножа она отсекла все чувство его вины, все муки совести, которые изводили его.
Он не заслуживал утешения, которое Катриона предлагала ему, но он был не в силах отказаться. Мартин обхватил ее за талию и притянул к себе. Кэт прильнула к нему без колебания. Он вдохнул одной ей присущий запах. Не сладострастные духи, но что-то более простое и земное, как теплый дождь или свежий летний ветерок.
Они стояли, обнявшись, очень долго, и вокруг стихли все звуки, кроме барабанящего дождя, потрескивания поленьев и уверенного глухого стука их сердец.
Было что-то нежное в объятиях Мартина, и Кэт постаралась ничего не желать больше. Она была рада, что может спрятать лицо на его груди, чтобы он не прочитал безумную страсть в ее глазах, не увидел, как сильно она влюблена в него, как потряс ее рассказ Мартина, поскольку сознавала, насколько опасно было то, чем он занимался. От мысли, что Мартина могут убить, и она потеряет его, ее начинало трясти.
Мартин никогда в жизни не будет ее мужчиной. Они расстанутся через несколько месяцев, и, вероятнее всего, никогда больше не увидят друг друга. Как бы тяжело, как бы больно ей ни было, Кэт не сомневалась, она сумеет это перенести. Сумеет до тех пор, пока будет знать, что Мартин жив и где-то шагает по миру своим собственным путем.
– Когда вы отдадите Уолсингему этот портрет, вы избавитесь от него? – Кэт чуть откинула голову, чтобы посмотреть на него. – Ваше участие в раскрытии заговора на этом закончится, ведь так?
– Надеюсь. Но если все закончится скверно, если что-нибудь случится со мной, тогда вы присмотрите за Мег. – Мартин не задавал вопрос, он говорил об этом как о само собой разумеющемся факте, и от этого утверждения, казалось, получал большое утешение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125