Но не было причин бояться. Никаких явных причин.
— Я не такая, — сказала я.
Гэвин протянул руку и выключил свет, который освещал картину:
— Я признаю, что она захватывает. Но забудьте о ней, как только повернетесь к ней спиной, Аманда. Ваш дедушка просто одержим всеми этими вашими предками по женской линии.
— Я горжусь ими, — сказал Хуан Кордова, и я знала, что как ни странно, это правда. Действительно, он всегда гордился этой пресловутой наследственностью как в себе, так и в своих родственниках.
Я наблюдала за Кларитой, стоявшей рядом с ним, помрачневшим взглядом она алчно смотрела на картину так, как будто бы и она, в свою очередь, повторяла своего отца, молясь на эту святыню-карлицу.
— Может быть, вы сами вызываете к жизни это напряжение, — сказала я Хуану. — Если ваши дети вырастают, чувствуя власть этой карлицы и истории, связанной с ней, малейшее проявление характера в них, конечно же, пугает. Или, возможно, это все доставляет вам удовольствие.
Гэвин согласился:
— Именно так. Это и произошло с Элеанорой. Хуан поощрял ее необузданность, поскольку гордился подобной наследственностью.
— Она в нас, — повторила вслед за отцом Кларита. — Мы не можем избежать ее.
В ярком свете ламп, освещавших остальные картины, ее лицо казалось застывшим и бесцветным — черно-белый испанский портрет с мрачно мерцавшими глазами на бледном лице.
Старик не смотрел на нее:
— Это не так, — ответил он Гэвину. — Невозможно поощрять то, чего нет. Эта наследственность чувствуется во всех Кордова. Но в Элеаноре это только юношеская неуправляемость.
— Ей уже пора подрасти, — сказал Гэвин. Его голос снова звучал твердо и безжалостно. Это была та его черта, которая мне не нравилась. Он мог оправдывать и поддерживать — но лишь до того момента, когда женщина решала действовать самостоятельно. Он умел давить так же, как и дедушка. Мое отношение к нему было противоречивым. Он просто не мог долго быть тем добрым и сострадательным человеком, каким я узнала его этим утром.
Я отвернулась от уходящего в темноту портрета карлицы Инес, от этого сумасшедшего взгляда, и покинула ту часть помещения. Мои шаги гулко звучали на выложенном плитками полу, и Хуан Кордова, должно быть, слышал, как я ушла, хотя продолжал стоять там, где я его оставила разговаривающим о чем-то важном с Гэвином. Кларита была с ними. Мне не хотелось больше слушать их беседы. Я вернулась к портрету доньи Эмануэллы и взглянула на ее танцующие, дерзкие глаза. В них не было и капли сумасшествия.
На другом конце комнаты разговор постепенно становился громче, но я не обратила на это внимания.
Что чувствовала Эмануэлла по отношению к своей кузине, карлице? Любила ли она ее, была ли добра к ней? Или же она страдала из-за нее? Насколько преуспел Пол Стюарт в исследованиях, которые он провел в Испании? Мне хотелось погрувиться в его книгу и прочитать об этих двух женщинах, так далеко отстоявших от меня в истории семьи.
Голоса становились все громче, и постепенно до моего сознания дошло, что они говорят об Элеаноре. Я взглянула в их сторону. Мужчины вышли из дальнего угла зала, и теперь были хорошо освещены. Они забыли про меня, чего нельзя было сказать о Кларите. Она стояла немного в стороне, пристально глядя в моем направлении, как будто желала, чтобы я отвернулась, или приказывала мне не слушать. Я же прислушалась с удвоенным вниманием.
— Мы не можем больше оставаться вместе! — воскликнул Гэвин. — Это невозможно. И Элеанора, и я не желаем этого!
— Элеанора не знает, чего она хочет, — протестовал Хуан.
— Ты думаешь, что это относится и ко мне?
— Я думаю, что у тебя есть долг.
— Уже нет. Элеанора хочет избавиться от всех ограничений. Она отказывается от всех бумаг на ее имя. Она хочет видеть живые деньги. Но если вы их ей дадите…
— Я не дам их ей, — ответил старик. — В глубине души ты знаешь, что не можешь оставить ее. Но если ваш брак развалится, я изменю завещание и оставлю все своей внучке Аманде.
Его голос был сильный и уверенный — он и не старался говорить тихо. Он достигал и открытой входной двери, где внезапно появилась Элеанора — бледное лицо, горящие глаза. Она все слышала, и я в этот миг увидела — или мне это просто показалось — что она чем-то напоминает карлицу: все ее покрытое позолотой совершенство составляет контраст с неприметной, низкорослой фигурой.
Если она меня и заметила, то не подала виду и ринулась мимо меня через всю длинную комнату, так что волосы рассыпались по плечам, и встала перед высоким, стройным мужчиной — Хуаном Кордова.
Внезапно я увидела, что внимание Гэвина приковано не к Элеаноре, а ко мне. Выражение участия исчезло, теперь на его лице читалось холодное выжидание. Но у меня не было времени, чтобы понять, чего же он ждет: Элеанора была в центре всеобщего внимания.
— Ты не сделаешь этого, дедушка! — кричала она. — Я не останусь с Гэвином. Я его ненавижу! Я единственная, о ком ты должен сейчас думать — не об Аманде, а обо мне. Я единственная, о ком ты должен заботиться.
Хуан повернулся к ней: лицо его выражало гордость и жестокость.
— О тебе всегда будут заботиться, хотя и скромно. Но если ты решишься оставить Гэвина, все перейдет к Аманде.
Она бросилась на него с кулаками, да так, что он едва удержался на ногах. Затем он пришел в себя, притянул ее к себе и стал успокаивать, пока она не начала понемногу утихать. Я просто остолбенела от подобного взрыва эмоций. Перед лицом всего этого померкли бы любые мои слова. Поэтому я молча продолжала стоять там, где и стояла.
— Возможно, вам осталось жить совсем недолго! — запричитала Элеанора, прижавшись к нему, как ребенок, хотя я ей не очень-то поверила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99