Мы вошли в полутемный, прохладный зал, где с виг свисали вязки красного перца и индейской кукурузы, а мебель была темной, старой и потрепанной. Гэвин объяснил им, что я хочу осмотреть дом, и попросил у них разрешения мне его показать.
— Esta bien, — сказала Мария, взмахом руки предлагая мне осмотреть то, что я захочу.
Пока мы с Гэвином стояли у окна, глядя в пустой двор, он рассказал мне немного о том, что значило когда-то ранчо для этой местности.
— В ранний период нашей истории здесь часто случались сражения: индейцы пуэбло нападали на Санта-Фе, и большинство испанцев в этом районе погибали. Поселенцы приходили за защитой на ранчо. Позже, когда испанцы ушли, здесь укрывались союзные войска, сражавшиеся с повстанцами.
Я посмотрела на пустой двор с потрескавшейся от горячего солнца землей. С одной стороны двора тянулся длинный портал с деревянными колоннами, а сзади стояло здание из саманных кирпичей.
— Когда-то это были армейские бараки, — сказал Гэвин.
Я представила себе лошадей, бьющих копытами и поднимающих пыль, солдат и моего прадеда, идущего между ними с той гордой осанкой, которую он передал потом своему сыну Хуану. Холодные скалы Новой Англии казались отсюда очень далекими, и я поняла, что я тоже принадлежу этой земле — пыльной и солнечной.
— Теперь ранчо спит, — сказал Гэвин. — Мало кто приезжает сюда. Но когда Кларита, Рафаэл и Доро были юными, здесь всегда было шумно.
— И Керк? — спросила я.
— Да, конечно. Я помню его только таким, каким он вернулся — совсем незадолго до смерти. Наверное, ребенком я его тоже видел, но у меня сохранились очень смутные воспоминания. Он был темпераментным и неотразимым — как драматический актер. Я был младше остальных — лишь маленьким мальчиком, когда они все приезжали сюда. Мне говорили, что Доро была прекрасной наездницей, хотя немного беспечной. Керк и Доро часто ездили верхом вместе. Элеанора и я тоже катались верхом, когда были детьми. Теперь все ушло. Хуан больше не держит здесь лошадей.
Мы отвернулись от залитого солнцем пустого двора, и Гэвин повел меня в длинный, сумрачный дом по коридору, в который выходило много комнат.
— Я не знаю, что нужно искать, что можно открыть таким маленьким ключиком, — сказал Гэвин. — Можно мне на него взглянуть?
Я вынула из своей сумки маленькую коробочку и нажала на пружинку. Крышка открылась, в атласном гнездышке лежал ключик.
— Может, шкатулку, — сказала я.
Он кивнул.
— Давайте начнем отсюда — это была комната вашей матери.
Я вошла и огляделась вокруг. Комната была пустой, безликой. Пыльные покрывала на кровати, выгоревшие занавески, голый пол, пустые, без картин, стены. Все следы Доротеи Остин давным-давно были уничтожены.
Походив по комнате, я выдвинула пустые ящики изящного письменного стола из розового дерева и осмотрела их. Только в одном из них я нашла вещь, пробудившую во мне какое-то воспоминание. Это было стеклянное пресс-папье, и когда я взяла его в руку, белые пушистые снежинки закружились в его прозрачной сфере, падая на горы, напоминавшие Сангре-де-Кристос, и на башни-близнецы церкви св. Франциска.
— Мне кажется, когда я была маленькой, я играла этим, — сказала я. — Как вы думаете, можно мне взять его себе?
— Конечно, — голос Гэвина звучал ласково.
Он совсем не был похож на того человека, с которым я сегодня утром осматривала магазин. Я не совсем понимала, почему он, как мне казалось, принимал меня без злости и подозрительности, которые он испытывал ко мне раньше. В то же время мое собственное раздражение к нему улеглось, потому что он на самом деле стал мне другом, в котором я так нуждалась. Со спокойной уверенностью, которой у меня раньше не было, я чувствовала, что, когда придет время, я смогу поговорить с ним — и он меня выслушает. Такая уверенность несла в себе теплоту отношений, которая утешала.
Так как в комнате моей матери не были ничего, что я могла бы открыть этим крохотным ключиком, мы пошли к следующей двери, и Гэвин ее открыл.
— Это была комната твоей бабушки Кэти, когда она приезжала на ранчо.
Я с нетерпением шагнула мимо него в комнату и остановилась, потрясенная. Кто-то уже был здесь до нас. Как будто ураган прошел по комнате, все было перевернуто вверх дном и разворочено в большой спешке, и тот, кто это сделал, даже и не пытался вернуть вещи на их прежние места. Комната все еще сохраняла свое лицо, вещи женщины, ранее ее занимавшей, не были вынесены. И все, что здесь находилось, было в полном беспорядке.
Все ящики были выдвинуты, их содержимое выброшено на стол или на пол. Коробки в шкафу были раскрыты, и даже кровать разобрана. Пока я оглядывалась вокруг в немом изумлении, Гэвин позвал Марию. Она быстро явилась и прошла мимо нас в комнату, громко воскликнув:
— Но ведь я только вчера прибралась здесь, сеньор Бранд. Все было в порядке, в полном порядке!
— К вам приезжал кто-нибудь с тех пор? — спросил Гэвин.
Женщина затрясла отрицательно головой, потом остановилась и оглянулась на своего мужа. Когда он подошел из прихожей к нам, она заговорила с ним по-испански. Он кивнул, как будто с чем-то соглашаясь, а потом красноречиво пожал плечами.
Гэвин перевел мне:
— Незадолго до того, как мы приехали, Франсиско услышал в этой части дома какие-то звуки. Когда он вышел в прихожую, он ничего не увидел. Двери были закрыты, и все было тихо, поэтому он не стал заглядывать в комнаты, подумав, что ему послышалось. Теперь он припоминает, что немного позже он услышал, что от гасиенды отъезжает какая-то машина. Но когда он выглянул из окна, машина была уже далеко, и он ее не узнал.
Мария пошла в комнату, очень расстроенная, и начала прибираться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99