Я кивнула.
— Она была в коробке вместе с маской и другими вещами.
— Я просил Клариту поискать ее, но она так и не нашла. Или, по крайней мере, так она мне сказала.
Я открыла дневник на его последних страницах, где были вырваны листы и остались только обрывки у корешка.
— Мы считаем, это сделали сегодня. Кларита выходила из дому?
Он остановил на мне злой взгляд.
— Она была здесь весь день. Несколько раз она заходила ко мне. Кларита такого не сделает.
— Чего я не сделаю? — спросила вдруг Кларита сзади.
Я повернула голову. На этот раз она не выглядела как испанская дама средних лет. На ней были коричневые слаксы и темно-красная блуза, она не надела никаких украшений. Эффект был неожиданным, она казалась моложе и более независимой от Хуана Кордова.
Он ответил ей холодно.
— Ты, я думаю, не поехала бы на ранчо и не стала бы рыться в вещах твоей матери. Ты бы не вырвала страниц из ее дневника.
— Конечно, нет. Кто-то это сделал?
Несмотря на ее отрицательный ответ, я почувствовала в ней напряженность.
— Расскажи ей, Аманда.
Я подчинилась.
— Так как Кэти передала мне, чтобы я поехала на ранчо, и оставила мне ключик, Гэвин отвез меня туда сегодня. Мы нашли там этот дневник с вырванной дужкой от замка и оторванными страницами. Не хватает тех самых страниц, в которых, очевидно, шла речь о пикнике и смерти моей матери.
— Эти страницы ничего бы не значили, — сказала Кларита. — Кэти знала только то, что с самого начала было известно нам всем.
— Я сказал Аманде, что ты весь день после обеда была дома и несколько раз заходила ко мне.
— Это правда. — Кларита говорила уверенно и с достоинством, но я решила, что или она говорит неправду, или Хуан ее защищает. Что-то держало ее в напряжении.
— Я нашла там еще одну вещь, — сказала я, вынув из коробки бирюзовую маску и показав ее ей.
Она вскрикнула и с отвращением отвернулась.
— Эта маска тебя раздражает? — быстро спросил Хуан, явно встревоженный.
— Ты очень хорошо знаешь почему, — ответила она. — Ее нашли там в тот самый день. День, когда погибли Керк и Доро. Ее держала эта девочка. Мама отняла у нее маску. А потом она упаковала ее в коробку вместе с другими вещами и отвезла их на гасиенду. Я не видела ее с тех пор. Эта маска предвещает дурное, Аманда.
— Я знаю, — сказала я. — Когда я ее увидела, я сразу же почувствовала сильный страх.
— Мне об этом никто не рассказывал, — голос Хуана звучал раздраженно. — Маска постоянно висела на стене на ранчо, но когда я был там в последний раз, маска исчезла, и я не спрашивал о ней. Как она могла очутиться на площадке для пикника?
Если у Клариты были какие-то соображения на этот счет, она себя ничем не выдала. Она просто протянула руку, чтобы взять дневник со стола, и хотела уже унести его, но я ее остановила.
— Пожалуйста, тетя Кларита, я бы хотела прочитать оставшиеся страницы, если можно. Я так мало знаю о моей бабушке. А эта книга расскажет мне о том годе, когда мне было пять лет.
Она отдала мне дневник неохотно, и я положила его вместе с маской в коробку, которую принесла с ранчо.
— Теперь я пойду к себе, — сказала я. — Вы хотите что-нибудь еще, дедушка?
Он больше не задерживал меня, и Кларита отступила в сторону, чтобы меня выпустить. Когда я выходила, Хуан сказал:
— Ты помнишь наши планы, Аманда?
Я сказала ему, что помню, и что после обеда приду к нему в кабинет.
Уже приближался вечер, и мою комнату пересекали тени, когда я в нее вернулась. На кровати все еще лежала «Эмануэлла» Пола Стюарта, но я не была готова в нее погрузиться. Дневник моей бабушки интересовал меня больше, потому что он мог осветить мне прошлое, тяжким гнетом нависшее над настоящим.
Я села в кресло у окна и стала перелистывать страницы. Кэти ярко выражала свою индивидуальность, и были страницы, которые я с удовольствием бы прочитала подробнее, но во мне росло беспокойство, заставлявшее меня читать, как будто я ждала какого-то открытия. Я как будто стояла перед закрытой дверью, зная, что я могу внезапно ее распахнуть и увидеть за ней что-то ужасное. Но моя рука не могла двинуться и толкнуть дверь. Что-то удерживало мою волю и сознание. Может, эта книга придаст мне силы распахнуть дверь.
Кэти любила жизнь и свою семью, но она не надевала розовые очки и не обманывала себя. Она жила в реальном мире, в котором она ясно отдавала себе отчет в том, кто есть кто и что из себя представляет — может, не всегда одобряя, но всегда любя их и позволяя им быть такими, какие они есть. В ее словах читалась любовь к ее мужу Хуану, но иногда он приводил ее в отчаяние. Она беспокоилась о Кларите и втайне молилась за нее.
Однажды она написала:
«Кларита обречена на несчастливую судьбу. Мне не нравится человек, которого она любит, и я думаю, он на ней не женится». В то время, когда она это писала, она уже не могла иметь в виду Керка, и я подумала, кто же этот человек, которого Кларита любила, будучи уже взрослой женщиной.
Доротея была источником радости для Кэти, и она обожала двух своих внучек, Элеанору и Аманду.
Я более внимательно прочитала то место, где она писала о нас, постигая саму суть слов. Ее любовь ко мне — дочери Доротеи — чувствовалась в каждой фразе, написанной ее сильным почерком, и когда я читала это, мне захотелось плакать. Вот где была семья, которую я искала. Если бы только моя дорогая бабушка прожила столько, чтобы я могла встретиться с ней, когда я уже выросла.
Однако, когда она писала об Элеаноре, в ее словах было что-то странное, какая-то боль, какое-то несоответствие, как будто она себя принуждала. Здесь была любовь, но за ней что-то скрывалось — печаль ли, страх или сожаление?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99