– Значит, он станет классикой без меня. – Дэлия решительно вздернула подбородок. – Я не стану участвовать в фильме, который снимается на деньги арабов. Дискуссия закончена. – Она откинулась на спинку дивана и, сложив на груди руки, холодно посмотрела на Пэтси. – А я то думала, что ты лучше, чем кто-либо, понимаешь это. Или ты забыла о том, что ты – еврейка?
Пэтси рассвирепела.
– То, что ты родилась в Израиле, еще не дает тебе права считать себя в большей степени еврейкой, чем я! – Потом горячо добавила: – Вы, уроженцы Израиля, это еще не вся Иудея, если хочешь знать.
– А я этого никогда не говорила; это твои слова. Но я выросла, лучше зная арабскую проблему, чем ты. Это мой брат был разорван их бомбой, а не твой.
Голос Пэтси принял примирительный тон.
– Я знаю это, куколка… Дэлия огрызнулась:
– Ради Бога, перестань называть меня «куколкой»! Я – не твоя «куколка». К твоему сведению, у меня есть имя – Дэлия. – Она откинула назад голову тем особенным движением, которое показывало, что она очень расстроена.
Пэтси внимательно посмотрела на нее. Она знала, когда заходит слишком далеко, и сразу начала отступать.
– Пусть будет так, Дэлия, – быстро согласилась она, снова принимаясь за свое. – Дэлия, постарайся быть разумной…
– Нет, это ты постарайся быть разумной! Отправляйся домой и поразмышляй над тем, что я тебе только что сказала. Хоть один раз попытайся поставить себя на мое место. А еще лучше возьми на пару месяцев отпуск и поезжай в Израиль. А когда вернешься, вот тогда можешь говорить мне, что я могу и чего не могу делать для своей веры.
– Тогда почему ты сейчас не там? – резко парировала Пэтси. – Если память мне не изменяет, ты уже много лет вольготно живешь в нашей стране. Если в тебе так сильны произраильские настроения, почему бы тебе не вернуться обратно и не поселиться там навсегда? Или на самом деле ты не создана для такой жизни?
– Почему я не там? – тихо переспросила Дэлия. скорее для себя, чем для Пэтси. В глазах ее появилось отсутствующее выражение. – Это очень хороший вопрос. – Она медленно кивнула своим мыслям. – Он и мне дает пищу для размышлений. – Она поднялась на ноги. – Пожалуйста, Пэтси, иди домой. Отправляйся обратно в постель. Мне еще надо столько всего упаковать.
– Дэлия…
– Разговор окончен, – холодно промолвила Дэлия. – Или я должна напомнить тебе, что в качестве моего агента ты обязана поддерживать меня и работать только на меня? Я что-то не припоминаю, чтобы тебя нанимали представлять интересы Жерома Сен-Тесье.
Пэтси пораженно уставилась на нее.
– Я… я вижу, что ты расстроена, – поспешно проговорила она. – Знаешь что, кук… Дэлия. Думаю, мне лучше уйти, чтобы ты могла спокойно обо всем подумать. – Она наклонилась за своими туфлями и, с трудом натянув их на распухшие ноги, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла как гримаса. – Что скажешь, если мы снова поговорим обо всем через пару дней, когда обе успокоимся?
После того как Пэтси исчезла так же внезапно, как и появилась, Дэлия почти улыбалась. Она прекрасно понимала причину поспешного ухода Пэтси. Все сводилось к самому низменному знаменателю – долларам и центам. Причитающиеся Пэтси комиссионные с двух с половиной миллионов составят кругленькую сумму в четверть миллиона, и с Жеромом, и без. Пэтси прекрасно понимала, что для нее важнее. Она не собиралась жертвовать курицей, которая несла для нее золотые яйца, – и уж особенно из-за споров на религиозные или политические темы.
«Поведение, достойное настоящего агента», – подумала Дэлия. Она вздохнула, качая головой. Так всегда бывает с агентами. Можно не сомневаться, они пойдут на что угодно: будут кувыркаться, устраивать фейерверки и даже продадут собственную мать, если это понадобится для того, чтобы получить свои комиссионные. И именно это и сделала сейчас Пэтси. Она отступила только потому, что ее комиссионные оказались в опасности, а вовсе не из-за своих идеалов, касающихся Израиля или ее религии.
Два часа назад зашло солнце, и в большой комнате, напичканной коммуникационным оборудованием стоимостью в полмиллиона долларов, стоял полумрак: управляемые электронным устройством шторы цвета шампанского из шелка-сырца скрывали сверкающий огнями Манхэттен. Наджиб Аль-Амир никогда не переставал поражаться этому зрелищу, и это был один из тех крайне редких дней за все время его пребывания в Нью-Йорке, когда он отгородился от мерцающих городских огней. Он смотрел видеопленку одного из первых фильмов с участием Дэлии Боралеви под названием «Иметь и удержать» на большом проекционном телевизионном экране «Сони» и еще три другие одновременно идущие пленки на других встроенных рядом телемониторах и не желал, чтобы панорама, открывающаяся из окна – пусть даже на мгновение, – отвлекала его орлиный взор от экранов.
На одном из мониторов поменьше шла пленка, представлявшая собой подборку крупных черно-белых планов из всех старых фильмов с участием Тамары.
На экране прямо под ним демонстрировались фотографии из газет, записанные на видеопленку интервью и выпуски новостей, на которых был запечатлен Дэни Бен-Яков.
На третьем, самом нижнем экране, без конца повторялись те редкие моменты, когда удавалось сфотографировать или заснять на пленку Шмарию Боралеви. Большинство изображений были зернистыми и расплывчатыми, поскольку снимались с большого расстояния.
Эти бесчисленные кадры разжигали ненависть Наджиба. Подогревали его затухающую жажду мести, в которой он поклялся много лет назад.
В напряженном молчании он смотрел на экраны.
Нажав кнопку на позолоченной панели дистанционного управления, встроенной в кожаный диван цвета слоновой кости, на котором он сидел, Наджиб погрузил звуконепроницаемую комнату в неестественную тишину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138