Голодное существование сменили пиршества; жестокое обращение – нежная любовь, и Тамаре удалось унять и прогнать мучившие его страхи. Но именно во время его выздоровления она осознала, насколько была не права. Война далеко не кончилась. Ее мрачное наследие будет преследовать их всю оставшуюся жизнь, притаившись за ее счастливым фасадом.
– Довольно мне зализывать раны и жалеть самого себя, – однажды утром во время завтрака неожиданно заявил Дэни. Они с Тамарой были вдвоем: мальчики с друзьями ушли на рыбалку. – Пора возвращаться домой.
Она молча смотрела на него затуманенными от счастливых слез глазами. Он улыбнулся.
– Ну так как, разве ты не хочешь начать укладывать вещи?
– Ты хочешь сказать, что ты… ты готов ехать прямо сейчас? – с трудом выговорила она.
– Мы достаточно долго бездельничали. Пора трогаться в путь и начать-таки сдвигать те самые горы, о которых мы столько говорили.
От радости ей хотелось хлопать в ладоши. Дэни, которого она так страстно любила, вернулся к ней.
Они скрепили свое счастье поцелуем. Но это был не просто нежный поцелуй. Он перерос в настойчивый, долгий поцелуй, свидетельствующий о воскрешении тела и духа, возвращении к жизни со всеми присущими ей радостями, торжестве жизни над смертью. Радость за него – и за них обоих – настолько переполняла Тамару, что ей казалось, в той страсти, с какой они предавались любви, было что-то волшебное, почти мистическое. Прежде чем его язык коснулся ее груди и задолго до того, как он соединился с ней, их души и тела слились в единое целое.
В это утро, когда забытый завтрак остывал на тарелках, был зачат их третий и последний ребенок.
В оазисе Аль-Найяф Йехан, жена Наймуддина Аль-Амира, убрала последние остатки утренней трапезы и подвязала занавеску, разделявшую однокомнатный дом на две отдельные половины. Затем покрыла голову густой черной чадрой, которую всегда носила вне дома, и, на минуту задержавшись, чтобы поправить ее, выглянула наружу. Где-то поблизости кричали и вопили увлеченные игрой Иффат и Наджиб, ее внуки.
«Как они невинны, эти звуки детства! – думала она, скорбно качая головой. – И как скоротечно это невинное время. Иффат уже исполнилось шесть, Наджибу – двенадцать. Как скоро они вырастут и узнают, каков мир на самом деле – грубый, жестокий и бесчувственный!»
Подавив дрожь, Йехан оглянулась на мужа. Он сидел на своем обычном месте, на положенной на ковер подушке в дальнем конце комнаты. Дурное предчувствие охватило ее. Он не прикоснулся к завтраку, а сейчас остывал и его сладкий мятный чай. Она видела, что он чем-то сильно обеспокоен. Он сидел, наклонив вперед голову и озабоченно сдвинув брови; мысли его были далеко.
Она бесшумно подошла к нему и опустилась перед ним на колени.
– Что беспокоит тебя, муж мой? – нежно спросила Йехан. Взяв его за руки, она посмотрела на них. Они были грубыми и узловатыми. – Нам ведь не о чем беспокоиться, не так ли?
Наймуддин поднял голову. В свои шестьдесят четыре года он казался по-прежнему высоким и внушительным, по напряжение, в котором постоянно пребывал, сказывалось на нем. Буйная черная борода и усы были тронуты сединой, а скулы на изможденном лице выступали все сильнее, некогда проницательные и по-житейски мудрые глаза смотрели все печальнее, и все чаще в них мелькало замешательство.
– Боюсь, жена, у нас много поводов для беспокойства, – мягко сказал он. – Вот уже два дня, как люди моего единокровного брата смазывают и чистят оружие. Теперь они собираются вынуть из ножен ножи и заточить их. Неужели ты думаешь, они готовятся к какому-то пиру?
– Абдулла всегда празднует за счет других! – с отвращением выпалила Йехан. – Он отказывается честно трудиться, держать овец и коз, не хочет пачкать руки, возделывая землю. – Затем в голосе ее зазвучали мягкие нотки: – Но он молод. Возможно, со временем и поймет, что…
– Нет! Единственное, чего он хочет, это играть в смерть и разрушение. – Его руки задрожали, и она крепче сжала их. – Но это не игра. Он и другие не успокоятся до тех пор, пока пустыня не станет красной от крови евреев. Вот увидишь, жена. Не успеет солнце три раза зайти за горизонт, как их ружья будут пустыми, а с ножей будет капать кровь.
– Тебе надо только поговорить с ними и заставить их убедиться в том, что они не правы! – настаивала Йехан.
– Ты же знаешь, я много раз делал это. Все бесполезно, – проворчал Наймуддин.
– Тогда снова поговори с ними! Ты их вождь! Они пойдут за тобой, как овцы за своим пастухом.
Он покачал головой.
– Слишком поздно. Их уши отказываются внимать голосу разума.
– Возможно, тебе стоит показать им свою силу, – предложила Йехан и почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Она поразилась собственной дерзости: слова сами собой сорвались с ее губ. Охваченная стыдом, она быстро отвела в сторону взгляд.
Наймуддин печально глядел на нее.
– Я пытался, жена, но они отказываются слушать, считая меня слабым, поскольку я призываю их к миру. А Абдуллу считают сильным, поскольку он жаждет крови. Они не понимают, что кровопролитие повлечет за собой еще большее кровопролитие.
– Но они по-прежнему приходят к тебе за советом, – упрямо проговорила она. – Ты не можешь не видеть этого. Именно за этим они придут сюда через полчаса.
Он снова покачал головой.
– Единственная причина, по которой они сейчас приходят, это вежливость и желание выказать уважение слабому старику. Не обманывай себя, моя добрая жена. Я больше не вождь нашего племени. – Его потрескавшиеся губы задрожали, а в голосе послышались горькие нотки. – Пора моему единокровному брату надеть головной убор вождя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138