Когда мы появились, они оба обернулись. Я все еще чувствовала комок в горле и закусила нижнюю губу. Глаза молодого доктора были глубокие и темные, глаза старого человека и опытного врача. Он сделал шаг навстречу папе и покачал при этом головой.
– Что… что? – спросил папа.
– Я очень сожалею, – заговорил молодой доктор. Сестра, с которой он разговаривал, присоединилась к нему.
– Мама? – Мой голос сорвался. У меня потекли слезы.
– Ее сердце отказало. Мы делали все, что могли, но ее туберкулез легких зашел слишком далеко… этот штамм… для нее этого было уже слишком много, – добавил он. – Я очень сожалею, мистер Лонгчэмп.
– Моя жена… мертва? – спросил папа, тряся головой, словно отвергая слова доктора. – Она не…
– Миссис Лонгчэмп умерла десять минут назад, сэр, – сказал он.
– Нет! – вскричал Джимми. – Вы лжец, проклятый лжец!
– Джимми, – папа пытался обнять его, но Джимми вырвался.
– Она не умерла! Она не может умереть! Вы увидите, вы увидите, – и он кинулся к дверям отделения.
– Подожди, сынок, – начал было доктор, – ты не можешь…
Джимми рывком распахнул дверь. Ему лучше было бы не входить внутрь. Мамина кровать была пуста, с нее даже сняли матрас. Джимми уставился на нее неверящими глазами.
– Где она? – спросил папа тихо. Я обняла его и прижала к себе. Он держал меня за плечи.
– Мы отнесли ее туда, – доктор указал на дверь в середине коридора.
Папа медленно повернулся. Джимми пошел за ним. На этот раз Джимми не рвался никуда. Он прижался к папе, и мы втроем медленно пошли по коридору. Сестра проводила нас и остановилась возле двери.
Я не могла шевельнуться, я не чувствовала, как дышу. Все было похоже на ночной кошмар, вот-вот могло исчезнуть. Нас здесь нет, надеялась я. Мы не должны входить в эту комнату. Это лишь страшный сон. На самом деле я дома, в постели. Папа и Джимми тоже дома, в постелях.
Но сестра открыла дверь, и в слабо освещенной комнате я увидела маму, лежащую на спине, черные волосы окаймляли ее лицо, руки вытянулись по бокам, ладонями вверх, пальцы сжаты.
– Она умиротворилась, – прошептал папа, – бедная Салли Джин! – Он отошел от каталки.
И тут все во мне сломалось. Я закричала так сильно, как никогда еще не кричала. Мое тело затряслось, и грудь заболела. Папа взял мамину руку и сжал ее в своей.
Ее лицо казалось таким умиротворенным. Больше никакого кашля. Больше никакой борьбы. Когда я присмотрелась к ней, мне показалось, что я вижу легкую улыбку на ее губах. Папа заметил ее тоже и повернулся ко мне.
– Она, должно быть, слышала твое пение, Дон. Перед самой своей смертью она должна была слышать.
Я посмотрела на Джимми. Он тихо плакал, глядя на маму. Слезы катились по его щекам. Что-то еще боролось в нем, чтобы не показать эмоций, но это получалось плохо. От этой борьбы у него кружилась голова. Джимми вытер слезы, повернулся и пошел к двери.
– Джимми, – закричала я, – куда ты?
Он не ответил. Он просто уходил.
– Пусть идет, – сказал папа. – Он должен побыть один. В моей семье все так себя ведут, когда происходит настоящее несчастье. – Он снова взглянул на маму. – До свидания, Салли Джин, я сожалею, что больше не муж тебе, сожалею, что мечты, с которых мы начинали, никогда не воплотились. Может быть, теперь некоторые из них осуществятся.
Он наклонился и поцеловал маму в последний раз.
Потом он повернулся, положил руку мне на плечо и пошел прочь. Я не знала, кто кого поддерживает: я его или он меня.
Когда мы покидали больницу, мы поискали Джимми, но его нигде не было видно.
– Его здесь нет, – сказал папа. – Мы можем ехать домой, Дон.
«Бедный Джимми, – подумала я. – Куда он мог деться? Это неправильно, что он сейчас один. Не имеет значения, какими сильными были Лонгчэмпы, когда наступали тяжелые времена; каждый нуждается в поддержке и любви, когда сталкивается с трагедией, как мы сейчас». Я была уверена, что он испытывает ту же острую боль, что и я, чувствует, что его сердце разрывается, словно стало пустым, слабым и легким. Он, возможно, больше ничего не сознавал, не сознавал, что произошло с ним, или куда он идет.
Несмотря на свою внешнюю твердость, Джимми всегда ужасно страдал, когда мама была несчастлива или больна. Я знала, как много раз он убегал прочь только потому, что не мог видеть ее несчастной или измученной. Возможно, он по-настоящему нуждался в одиночестве и уединении и уходил в какое-то укромное местечко, чтобы там выплакаться. Но я нуждалась в нем так же сильно, как он нуждался во мне.
Папа обнял меня, и мы пошли к автомобилю. Я прислонила голову к его плечу и так оставалась с закрытыми глазами всю дорогу до дома. Мы не сказали друг другу ни слова, пока не доехали до нашей улицы.
– Это Джимми, – сказал он, когда мы остановились перед домом.
Джимми сидел на крыльце. Он видел нас, но не встал. Я медленно вылезла из машины и подошла к нему.
– Как ты добрался до дома, Джимми? – спросила я.
– Я бежал все время.
Слабый свет из-за дверей достаточно освещал его, и я разглядела его раскрасневшееся лицо. Его грудь тяжело вздымалась. Я представила, как он бежал столько миль, бежал прочь от черной птицы горя, которая свила гнездо в его сердце.
– Мы сделали все распоряжения, сынок, – сказал папа. – Теперь мы можем войти. Нам ничего другого больше не остается.
– Пожалуйста, войдем, Джимми, – молила я. Папа пошел к двери. Джимми посмотрел на меня, потом встал, и мы вошли в дом.
По счастью, Ферн уже спала, миссис Джексон очень посочувствовала нам и предложила прийти рано утром, чтобы помочь с Ферн, но я сказала ей, что смогу все сделать. Я хотела и нуждалась в том, чтобы занять себя делами.
После того, как она ушла, мы втроем долго молчали, никто из нас не знал, что делать дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107