Она стала слабой и восприимчивой к простудам, часто страдала сильным бронхиальным кашлем. Мама не могла кормить грудью, так что у нас появился новый расход – детское питание.
Несмотря на трудности, которые возникли с появлением Ферн, я не могла не восхищаться моей маленькой сестренкой. Я глядела, как она раскрывает свои ладошки и изучает свои собственные пальчики. Ее темные глаза, мамины глаза, сверкали от каждого из этих открытий. Вскоре она уже была способна хватать мой палец в свой крохотный кулачок и удерживать его. Она уже старалась приподниматься, кряхтела при этом как старушка и этим очень забавляла меня.
Ее прядь черных волос отрастала все длиннее и длиннее. Я зачесывала ей их назад и по бокам, пока они не достигли ушей и середины шеи. Ферн уже умела вытягиваться, выбрасывать свои ножки и удерживать их так над собой. Ее голосок становился все громче и пронзительнее, особенно когда хотела, чтобы ее покормили. Поскольку мама еще не была достаточно крепкой, я должна была вставать посреди ночи и кормить Ферн. Джимми немного бурчал, натягивая одеяло на голову, и стонал, когда я включала свет. Он угрожал, что пойдет спать в ванну.
Папа обычно брюзжал по утрам оттого, что недосыпал, и за бессонные ночи его лицо приобрело серый, нездоровый оттенок. Каждое раннее утро он тяжело опускался в свое кресло, встряхивая головой, словно человек, который не может поверить, как много бурь ему довелось перенести. Когда он бывал в таком состоянии, я боялась с ним заговаривать. Все, что он говорил, обычно было мрачным и угрюмым. Чаще всего это означало, что он снова думает о переезде. Больше всего меня пугала мысль о том, что однажды он может просто уехать без нас. Я любила моего папу и жаждала увидеть одну из его редких улыбок, обращенных ко мне.
– Когда удача отворачивается от вас, не остается ничего иного, как сменить ее. Ветка, которая не сгибается, ломается, – говорил он.
– Мама, похоже, с каждым днем слабеет, – прошептала я ему однажды утром, когда подавала кофе. – И она не хочет обращаться к врачу.
– Я знаю, – он покачал головой.
Я глубоко вздохнула и сделала предположение, которое, я понимала, он не хотел бы услышать.
– Может быть, нам следует продать жемчуг, папа? В нашей семье была одна ценная вещь, которая никогда не использовалась, чтобы облегчить наши трудные времена. Нитка кремово-белого жемчуга. У меня перехватывало дыхание, когда мне позволяли примерить ее. Мама и папа относились к ней как к святыне. Джимми, как и я, размышлял, почему мы все еще храним ее.
– Деньги, которые мы за него получим, дадут маме шанс действительно поправиться, – тихо сказала я.
Папа взглянул на меня и покачал головой.
– Твоя мама скорее умрет, чем продаст этот жемчуг. Это все, чем мы обладаем, это связывает ее с семьей.
Я растерялась. Ни мама, ни папа не собирались вернуться на свои семейные фермы в Джорджии и навестить наших родственников. И все же эти жемчужины хранились в память о ее семье как святыня на самом дне ящика в шкафу. Я не могла даже припомнить время, когда бы мама носила их.
После того, как папа ушел, я пошла обратно спать, но передумала, решив, что от этого только буду чувствовать себя еще более усталой. Поэтому я начала одеваться. Я думала, что Джимми по-прежнему спит. Он и я делили старый шкаф, который папа привез с барахолки. Шкаф стоял по его сторону от нашей раскладной софы. Я на цыпочках прошла к нему и сняла ночную рубашку. Потом я медленно выдвинула ящик, достала нижнее белье. Комната освещалась тусклой лампочкой в плите, когда дверца плиты была открытой. Я стояла голая, выбирая, чтобы одеть потеплее, и краем глаза уловила, что Джимми разглядывает меня.
Я понимала, что должна быстро накрыться, но он не заметил, что я заинтересовалась тем, как он смотрит на меня. Его взгляд скользнул вверх и вниз по моему телу, словно медленно впитывал меня. Когда он поднял глаза выше, то увидел, что я наблюдаю за ним. Он тут же повернулся на спину и уставился в потолок. Я быстро накинула на себя ночную рубашку, схватила то, что я хотела надеть, и быстро пробежала в ванную одеваться. Мы не говорили с ним об этом случае, но я не могла забыть его взгляд.
В январе мама получила на неполную неделю работу – по пятницам убирать дом миссис Андерсон. Андерсоны владели маленькой бакалейной лавкой в двух кварталах от нас. Случалось, миссис Андерсон давала маме хорошую курицу или маленькую индейку. Однажды в пятницу после полудня папа поразил Джимми и меня тем, что пришел домой с работы раньше обычного.
– Старик Стрэттон продает гараж, – объявил он. – После того, как в нескольких кварталах отсюда были построены два больших и более современных гаража, его бизнес стал хиреть. Люди, которые покупают гараж, не хотят использовать его как гараж. Они просто хотят получить его в собственность, чтобы заняться жилищным строительством.
«Итак, мы снова отправимся в путь, – подумала я – папа теряет работу и мы должны переезжать». Когда я рассказывала одной из моих подруг, Пэтти Батлер о наших переездах, она сказала, что это может быть даже интересным – переходить из школы в школу.
– Это вовсе не занятно, – сказала я ей. – Когда ты впервые входишь в новый класс, всегда чувствуешь себя так, словно тебе брызнули кетчупом в лицо или что у тебя на кончике носа большой прыщ. Все приглядываются к каждому движению и прислушиваются к каждому слову. У меня была однажды такая злая учительница! Когда я прервала занятия, она заставила меня стоять перед всем классом, пока она не закончит свой урок, и все это время ученики хихикали надо мной. Я не знала, куда девать глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107