— Нет, Алексеич понервничал. Бери свою порцайку и давай хлеб.— Понятно.Лапша, конечно, была, как всегда, безвкусной, но горячей. Желудок наполнялся, голодные спазмы отпускали. Максаков вытер губы и с наслаждением закурил. Иваныч достал пакет с двумя бутербродами и аккуратно разделил на троих.— К чаю.Бряцнул телефон. К счастью, не прямой.— Да?— Ты очень занят? — Голос Татьяны был нейтрален.— Для тебя нет.— Как дела?— Кручусь. Дежурю.— Тогда извини. У меня на сегодня два билета в театр. Я думала, может, сходишь со мной.— Извини, никак.— Я поняла. Найду кого-нибудь другого. — Тембр голоса стремительно холодел.Дико затрезвонила связь с дежуркой.— Подожди секунду. — Он перехватил трубку в другую руку и снял вторую. — Да?— Алексеич, ты? — Член дежурной смены Юра Каратаев был жутким тормозом.— Нет, Усама бен Ладен! Говори быстрее….— Там вроде убийство на Моховой.— «Вроде» или убийство?— Пока не знаю.— Так позвони, когда узнаешь.Он снова перехватил первую трубку.— Алле, извини.— Ты занят. Пока.Он ненавидел блеклые интонации в ее голосе.— Может, сходим куда-нибудь завтра или в воскресение?— Позвони.Гудки отбоя. Он снова потянулся за сигаретами. И вместе не жить, и расстаться немыслимо.— Чего там дежурка? — Иваныч разлил чай.— Мокруха на Моховой. Пока под вопросом.— Хорошо бы с лицом. Пара бытовух спасли бы наше бедственное положение с раскрываемостью.Горячая кружка приятно грела руки. Возникали мысли о доме, уюте и душевном равновесии. Максаков чувствовал усталость. Не сиюминутную усталость, а ту, что накопилась за десятилетие оперативной работы, наполненной смертью, слезами, горем, цинизмом, подлостью, бессонницей, табаком, водкой, безденежьем, стрессами, постоянным ожиданием беды и по-детски наивными надеждами на что-то лучшее.Он затушил сигарету и потянул из пачки следующую. За окном в бешеной пляске кружились снежинки.— Пойду почту в канцелярии получу. — Иваныч допил чай и поднялся. — Три раза звонили уже.Игорь пересел на диван, забрав с собой пепельницу.— Что с тобой?— В смысле стаканов?— В смысле стаканов я привык. Вообще что с тобой происходит?Максаков создал из дыма несколько колец и разогнал их рукой.— Не знаю, — признался он, — трудно объяснить. Какая-то постоянная нервозность. Непроходящее чувство тревожности. Я все время жду беды, плохих известий. Вздрагиваю от телефонных звонков. Устал, наверное…— Устал, — кивнул Игорь. — У меня то же самое, периодически. Я консультировался: расстройство и перенапряжение нервной системы. Голова не отдыхает. Ты просыпаешься когда-нибудь с четко сформировавшейся мыслью по какому-нибудь из дел?— Сколько раз.— Вот, ты не спишь, ты думаешь во сне. Мозг не отключается ни на секунду. Никакая нервная система не выдержит.— А ты как справился?— А кто тебе сказал, что я справился?Максаков усмехнулся. Несмотря надолгую дружбу он никогда не мог утверждать, что знает, что происходит у Игоря внутри.В дверь постучали. Вошли Юра Венгеровский и Сергей Жгутов.— Алексеич! Мы в баню на Воронежской, по черепно-мозговой.— Пивом не злоупотребляйте.— Ни грамма. Мы на просушке.В пожарной части за окном кабинета захрипел мегафон.— Всему личному составу проследовать на обед.— Нам бы так, — вздохнул Игорь. — После этой бурды через двадцать минут опять есть хочется.Резко ударил по барабанным перепонкам звонок из дежурки. Одновременно тоненько запиликал городской. Максаков вздохнул и потянулся к прямому.— Алексеич, — Лютиков был, как всегда, спокоен, — Моховая подтверждается. Вроде есть задержанные. Поедешь?— Конечно. Адрес давай.Игорь прикрьш микрофон ладонью:— Журналисты. По Сиплому. Просят прокомментировать сегодняшнюю статью в «Вестнике бандитского Петербурга».— Уже статья? Пошли они…— Извините, Михаил Алексеевич очень занят.Максаков натягивал пальто.— Я на Моховую.— Съездить с тобой?— На хрена? Там бытовуха. Занимайся Сиплым. Передай Иванычу…Снова зазвонил городской. Игорь снял трубку:— Тебя.— Мишенька?— Да, мамочка.— Оля сегодня идет в Мариинку. Надо ее встретить.— Мамуля, я дежурю.— Жаль. — Мама заметно расстроилась. — Ладно, я как-нибудь сама. Просто туда транспорт не ходит.Максаков представил маму, бредущую по темному зимнему городу встречать театралку сестру и занервничал. Он постоянно испытывал перед ней чувство вины за то, что оказался таким, какой есть, выпавшим из благополучной обоймы сверстников-юристов.— Мамуля, позвони мне вечером — я что-нибудь придумаю. Как ты себя чувствуешь?— Не спрашивай лучше. Если ты дежуришь, то…— Не бери в голову. Решим. Извини, я тороплюсь.Гималаев собрал грязные кружки.— Что Иванычу-то передать?Максаков подумал секунду.— А, не помню уже. Андронова я с собой забираю.— «Моторолу» возьми. Зарядилась.Максаков вернулся от дверей и сунул в карман «ментовский мобильник» — массивный гибрид радиостанции и телефона. Качество связи — отвратное, но лучше, чем ничего.— Какой там номер?— Двадцать шесть ноль пять.— Я отзвонюсь.— Давай.Андронов с «сокамерником» по кабинету Сашкой Шароградским изучали «Спорт-Экспресс».— Лучше бы дела в порядок приводил.— Шеф, я не могу отвлекаться — держу в страхе район.— Додержался. Поехали. Саня, давай тоже — хрен знает, что там.Во дворе колючий жесткий ветер стучался в двери припорошенного тоненьким слоем снега одинокого «УАЗика».— Вспомнил! — Максаков остановился. — Саня, добеги, пожалуйста, наверх и скажи Игорю, чтобы Иваныч сходил в гараж насчет аккумулятора. Мы тебя в машине подождем.Часовой под аркой прижался к стенке, обняв автомат. Ветер дул как в аэродинамической трубе.— Ты чего? Волю тренируешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44