— Стас, Шура, можно вас в коридор? На минуточку.— Только в целях установления контактов с прокуратурой, — притворив за собой дверь комнаты, Андронов выставил перед собой ладони. — Скажи, Саня?— Конечно! Алексеич, не сердись, мы чуть-чуть, для контакта.Максаков безуспешно поискал выключатель — глаза устали от полумрака.— Во-первых, я знаю ваше «чуть-чуть», во-вторых, на кухне подозреваемая, с которой еще работать и работать, а вы сейчас доконтактируетесь до бесчувствия.Входная дверь в квартиру отворилась, и молодой парень с «дипломатом», отряхнув с бобровой шапки жесткий рассыпчатый снег, исчез за одной из приличных дверей. Из другой выплыла высокая статная женщина в недорогом, но элегантном пальто цвета индиго, ведя за руки двух одинаковых малышей в красно-белых комбинезонах. На выходе она вежливо посторонилась, пропуская судмедэксперта Андрея Чанова в зимнем камуфляже с неизменным «дежурным» чемоданом. Квартира продолжала жить своей обычной жизнью. Закаленных жителей питерских коммуналок сложно чем-то удивить. Особенно смертью.— Так мы пошли?— Куда? — Максаков в который раз за сегодня с трудом оторвался от собственных мыслей и вернулся к действительности.— Колоть злодея, — Андронов кивнул в сторону кухни.— Злодейку, — машинально поправил Максаков. — Сейчас бесполезно, надо ждать, когда протрезвеет.— Не волнуйся, Алексеич, — Шароградский тронул его за рукав, — сейчас все сделаем в лучшем виде.Он был невысоким, чернявым, похожим на цыгана, даже манера уговаривать у него была цыганской — торопливой и импульсивной.— Да, в лучшем виде, — поддакнул Стас Андронов. Он был практически трезвым и чуть насмешливо смотрел на Сашку, которому явно хорошо легло на старые дрожжи.Из глубины квартиры снова появился Полянский.— Блин, поссать невозможно, какие-то козлы сортир забили. Тряпку, что ли, туда бросили? Наглухо.Максаков снова поморщился от сумрака:— Ты не знаешь, где здесь свет включается?— Нигде, — усмехнулся Полянский. — Здесь в одной комнате живет Рублик. Местный алкаш. Рублев его фамилия. Он у метро лампочками торгует. Поэтому в прихожей уже давно не вкручивают. Туалет и кухню он не трогает, а прихожую завсегда.На кухне почти ничего не изменилось. Женщина расправилась с капустой и теперь с такой же неумолимостью робота строгала морковь. В свете тусклой лампочки лицо ее жирно блестело от пота. У приоткрытого еще Максаковым окна курил теперь рабочего вида мужик лет сорока в тренировочных штанах и тельнике. Он тоже не обернулся, когда вошел Максаков, продолжая дымить «Беломором». Ковяткина по-прежнему тупо сидела на табуретке с полуприкрытыми глазами. Ледогоров отвернул водопроводный кран и ловил губами струю воды, гулко ударяющую в испещренную язвами ржавчины жестяную раковину.— Не пей, Ледогорушка, козленочком станешь. — Максаков снял шляпу и провел рукой по влажным от пота волосам.Сашка выпрямился и вытер стекающую по подбородку воду.— Ну и слава Богу. Наконец-то стану как все.Максаков тоже набрал пригоршню воды. Она была ледяной и пахла железом.Андронов и Шароградский скептически уставились на Ковяткину.— Вы, кажется, собирались ее немедленно расколоть? — съехидничал он. — Боюсь, что даже если вы до вечера квасить будете, то вряд ли ее догоните.Андронов ухмыльнулся и подтолкнул Шароградского.— Ты хлестался.— Предатель!Шароградский прошелся вокруг коматозной Ковяткиной, сцепив пальцы рук.— Ща, Алексеич, ща.Полянский прислонился к косяку и достал жвачку. Женщина в коричневом халате продолжала работать ножом. Ледогоров закрутил кран. Шароградский хрустнул пальцами и остановился перед Ковяткиной, шумно вдыхая воздух.— Кто убил тетю Дусю!!! — истош но заорал он, наклонившись к самому ее лицу.— Ай! — взвизгнула Ковяткина и кулем повалилась со стула.В животе у нее булькнуло и заурчало. Резкий, до боли знакомый запах ударил в нос.— Обосралась, — удивленно констатировал Шароградский.— Б…! — Работяга сорвался с места и рванул к дверям.Бросив недобитую морковь, за ним устремилась женщина, неудержимая, как динозавр. Максаков еле успел посторониться, но тут же последовал ее примеру. Вонь от испражнений стремительно заполняла кухню. Они выскочили в прихожую и, затворив за собой дверь, снова оказались в пыльном холодном сумраке.— Ох…ли совсем менты! — Пролетарий шваркнул дверью своей комнаты так, что стены задрожали.Несколько секунд все молчали. За неплотно прикрытыми дверьми комнаты Паниной было слышно, как Чанов диктует протокол осмотра трупа. Затем все одновременно захохотали.— Ну ты, Саня, и колыцик!— Тонкая психология!— Интересно, она заикаться не начнет?Максаков отдышался первый и, пододвинув к себе невесть каким чудом оказавшийся здесь колченогий стул, достал сигарету.— Все это здорово, но чего с ней теперь делать?— «Трезвак» вызови, — предложил Андронов, — пусть заберут до вытрезвления. У них и душ есть.— Выпендриваться будут, — пока чал головой враз протрезвевший Шароградский, — они с квартиры не берут.— Так Алексеич же «от руки».— Точно! Тогда никуда не денутся.Максаков задумчиво смотрел на огонек сигареты.— Это-то решим, а вот чем привязывать к мокрухе будем, если она не заговорит? Орудия нет. Никто ничего не видел.— Если это вообще она, — вставил Андронов.— Вот именно. Хотя не удивлюсь, что даже если она, то ничего не помнит.— Орудие может быть под окнами, — высказал мысль Полянский.— Может, — кивнул Максаков. — Серж, посмотрите, а? Пока не поздно. Вместе со Стасом.Он подумал еще минуту.— Саня, ты с Ковяткиной долго беседовал? У нее на одежде кровь есть?Ледогоров пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44