Мы позабыли.— В клубе с каким-то парнем сцепился. Нос ему разбил.«Господи! Как спать-то хочется…» Он вышел в коридор и встал у раскрытого окна. Ветер превратился из колючего в мокро-нежный. Мрак редел, растворяя в себе рассветную серую дымку. Из кабинета доносился голос подхватившего эстафету Андронова.— Обещали потепление и снег, — подошел Гималаев и достал сигареты. — Хочешь?— Нет.— А будешь?— Конечно. — Максаков рассмеялся и взял сигарету. Смех неожиданно перешел в кашель. — Звездец легким.— Он грамотно уперся. — Игорь протянул руку и снял с оконной решетки подтаявший кусочек льда. — А мы в тупике. Пока не найдем, на чем ему доказать, что он врет, будет упираться.Максаков посмотрел на часы.— Шесть тридцать. Через два, от силы три часа мамаша рюхнется, и появится адвокат. Тогда все будет сложнее.— Подумать надо. Какой-то свежий ход.— Я уже и думать не могу.— Иди поспи. Ты же не железный. Дениса с Маринкой я давно отправил.— Можно подумать, ты — железный.— А я чего-то бодрячком. Второе дыхание.— Пойдем еще послушаем.Сигарета описала дугу и исчезла за окном.— Какой телефон у твоей девочки?— У нее нет телефона.— В Колпине нет телефона?— Она из Металлостроя.— Что за фотка у тебя в бумажнике?— Мой друг. Он умер.— От чего?— Избил ОМОН при задержании. Он в «Крестах» умер.— За что сидел?— За изнасилование. Его подставили.Максаков наклонился к Игорю:— Пойду хоть полчаса покемарю. Не могу. Совсем старый стал.Гималаев кивнул.— Как ты познакомился с Одинцовым?— В футбол играли вместе. Я уже рассказывал…В кабинете было холодно. Пахло кетчупом и хлебом. На столе одиноко лежал кусочек сыра. Максаков сунул его в рот, достал шинель и, укрывшись, лег на диван. Жесткий ее край царапал щеку. В голове зашумело. Это было море. Большое, синее, с желтым теплым пляжем. И загорелая смеющаяся Татьяна рядом. Вдалеке парил в розовом воздухе белый отель. Было хорошо лежать на теплом песке и смеяться, ощущая соленый запах моря и сладкий аромат Татьяниной кожи. Надо только отключить мобильник. У него такой противный звонок…Телефон связи с дежуркой разве что не подпрыгивал на месте. Максаков посмотрел на часы. Шесть сорок пять. Минут семь спал. Чуть не уронив настольную лампу, он добрался до аппарата.— Да.— С добрым утром. — Голос Вениаминыча был бодр.— Ты позвонил только для того, чтобы это мне сказать?— К сожалению, нет. У нас пьяный залет сотрудника в линейный отдел Витебского вокзала.Максаков вздохнул:— Два часа до смены. Я подыхаю. Вениаминыч, а нельзя поднять руководителя этого сотрудника?— Можно. — Вениаминыч хмыкнул. — Только это — твой сотрудник. Фамилия Шарограцский тебе что-нибудь говорит?Максаков потянулся за пачкой «Аполлона».— Говорит. Черт. Он и живет на Подъездном. Еду.— Давай. Они в главк еще не сообщали. Ждут тебя.Дольше всего он искал шляпу. Оказалось, она висела на ручке двери. В коридоре пытался пить кофе Андронов. Судя по всему, в него уже не лезло.— Шароградский когда уехал?— Мы вернулись из Колпино — его не было. Ночью, значит.— Убью.— Залет?— Ага. В ЛОМ «Витебский». Как у вас?— Тайм-аут. Попробуем проверить хоть что-то из его слов.— Давайте. Я поехал.На улице было еще темно, но уже чувствовалось утро. Плелись ранние трамваи и троллейбусы. Он удивился безлюдью, но потом вспомнил: суббота. Кто-то стоял за деревьями сквера, недалеко от его машины. Он подумал, что если это и Сиплый, то все равно нет сил даже об этом думать. Двигатель завелся с трудом. Никто не бежал в него стрелять. Опять мигал датчик бензина. Нужно было заправиться и обязательно купить бутылку. На лобовом стекле оседали капельки воды. Начинался снег. 26 Ответственный по линейному отделу Витебского вокзала, высокий темноволосый зам по УР блеснул золотой фиксой и развел руки.— А чего я должен был делать? Ему говорят: «Закрываемся». Он: «Пошли на …». Ему: «Милицию вызовем». Он: «Я всех на … вертел». Ну а здесь чего вытворял? Всех увольнял. На постового бросился. Ну приложили немножко. Давай по граммульке.Он кивнул на принесенный Максаковым пузырь коньяку.— Дежурим же.— Да уже все почти. Я же армян на семьдесят процентов, а хохол на двадцать пять. Поэтому коньяк больше чем горилку люблю.— Уговорил, — кивнул Максаков. — А где еще пять процентов?— Как все. Еврей. — Уровец свинтил пробку и булькнул коричневую жидкость в одноразовые стаканчики. — Погоди. У меня где-то карамельки есть. А, вот они.Выпили залпом.— Я думал: кто бы ни приехал — на хер, и информацию в главк. А тут ты.Максаков помнил, что они вместе учились на курсах переподготовки в Пушкине, но его имя напрочь вылетело из головы. Впрочем, у того были, видимо, такие же проблемы.— Давай еще по одной.— Только лей поменьше.Из рапортов милиционеров следовало, что Шароградский сидел в кафе-бильярдной на втором этаже главного здания вокзала. В шесть ее стали закрывать. Он устроил скандал, отказался платить, оскорблял милиционеров и пытался их ударить. Сейчас Сашка с разбитой губой сидел на скамейке в дежурке и шипел, что этого просто так не оставит, что постовые хотели его обобрать как обыкновенного пьяного, а когда поняли, кто он такой, отступать им уже было некуда. Максаков ему верил. Саня не был скандалистом, а вокзальные менты пользовались не лучшей славой. В то же время Сашка был пьян и, сообщи местные в главк, можно было бы еще долго и безуспешно доказывать, кто верблюд. Поэтому Максаков сидел, пил принесенный им коньяк и поддакивал собеседнику. За окном вовсю сыпал мелкий снег. Неожиданно включили фонари.— Тебе во сколько сменяться?— В девять.— Мне тоже. По последней.Брякнула «моторола». Как-то вяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44