из отдела на Пряжку увезли — «белочка» пришла.Максаков посмотрел в окно. Грязное и сальное стекло. Подобное тысячам других в этом городе. Муторный серый день. Чисто питерская панорама крыш. Еле уловимый невидимый снег. Зима в Ленинграде. Бесконечность в вечности. Изнутри царапало холодком и пустотой.— Шекспировские страсти. И где эта леди Макбет? В отделе?— Нет, — Полянский покачал головой, — на кухне. Была нетранспортабельна.В комнату заглянул Жора.— А где типа медик?— Едет еще.— Может, кто конкретно метнется? А то насухую в таком евростандарте вошкаться не климатит.Максаков улыбнулся.— Сейчас организуем. Указания следователя на месте происшествия — закон.— Могу отдельное поручение выписать, — в тон ему хмыкнул Ефремов.Снова заголосила «моторола».— Б… ! Забыл начальнику позвонить! — чертыхнулся Максаков.— Миша! Ты чего, его специально дразнишь? — Лютиков явно ехидничал.— Все, Венйаминыч! Звоню! Серж, где здесь телефон?Григоренко ответил сразу. Максаков глубоко вдохнул.— Петр Васильевич, это…— Ты где находишься?! — Шеф был на взводе. — Я сколько должен ждать?!— На убийстве. Моховая…— В жопу его засунь себе, это убийство! — Трубка уже просто вибрировала. — У нас «трасса»! Понимаешь? Трасса! Принц республики Лябамба и одиннадцатый заместитель, министра иностранных дел прилетают на концерт фольклорного ансамбля «Свинопасы»! Все обеспечивают трассу, а ответственный — на каком-то убийстве! Ты понимаешь, что будут проверяющие из главка?! Ты вообще соображаешь, чем…Максаков давно научился отключать слух в разговорах с шефом. Он думал, что, судя по механизму образования, кровавые следы на обоях это брызги, а стало быть, у Ковяткиной явно должны быть следы на одежде и…— Доложишь немедленно!На слово «доложишь» пора было включаться. Оно обозначало окончание разговора.— Есть! — сказал он и повесил трубку.…необходимо снять с нее одежду на биологию.— Серега, где эта киллерша?Полянский вынырнул из пыльного полумрака.— Пошли на кухню. Там с ней Ледогорыч.— Он хоть вменяемый?Максаков любил Сашку Лёдогорова, но последние месяцы тот безбожно пил, стремительно катясь вниз.— Абсолютно. Он уже неделю как закоддовался.— Да ну? Сам?— Сам. Сказал, что надоело.— Радостно.— Еще как.Кухня была просторной и квадратной. Вдоль стен — разнообразные столики и пеналы. Две газовые плиты. Закопченный желтый потолок. Запах лука. Полная потная женщина в коричневом халате резала капусту. Миловидная девушка в зеленом свитере и джинсах курила у окна.— Вот она — наша фотомодель. Саня, как дела?— Еще не родила, — высокий рыжеватый Сашка Ледогоров отвлекся от сморщенной всклокоченной тетки в грязной ночной рубашке, восседающей на стуле посередине. — Совсем, тварь, пьяная. Вообще ни во что не врубается.Максаков отметил, что после продолжительного запоя у Сашки остались лишь щетина и темные круги вокруг пронзительных зеленых глаз.— Она же вроде блеяла что-то? — Полянский пощелкал пальцами перед глазами Ковяткиной.— Пока я с соседями разговаривал, где-то надыбала стакан и догналась.Максаков обратил внимание, что ни женщина в коричневом халате, ни девушка не обернулись, когда они вошли. Милиция и смерть в этой квартире были вещами привычными и обыденными.— Надо ее в отдел.— Машину ждем. Ты не на колесах?— Я на своей. Увольте — весь салон провоняет.— Это точно.За их спинами, на месте происшествия, кто-то громко захохотал. Девушка затушила сигарету, насыпала в две яркие цветные кружки кофе и, подхватив закипевший чайник, двинулась к выходу. Максаков посторонился.— Кофе-то как хочется.Она окатила его леденящим взглядом серых презрительных глаз.— Кафе за углом, на Пестеля.Полянский подхватил Максакова под руку и кивнул ей вслед.— Я неделю назад ее мужа закрыл, так что насчет кофе ты как-то…— А я-то откуда… За что взяли?— Герычем банковал.Было душно. У Максакова кружилась голова. Он обошел безучастную ко всему Ковяткину и, подойдя к окну, приоткрыл его. Женщина в коричневом халате безостановочно, как автомат, резала капусту. От нее исходил резкий тошнотворный запах пота. Ветер освежил. Расщелина двора тонула в белесой мгле. Снова бесконечно-тоскливо заныло под сердцем. Он сгреб ладонью с железного козырька немного снега и вытер лицо. Не отпускало. Из глубины квартиры снова донеслись взрывы хохота. Возвращаться в плотный, стоячий воздух кухни не хотелось. Ледогоров курил, щурясь куда-то в сторону. Полянский задумчиво смотрел на потолок. Женщина с каким-то ожесточением продолжала кромсать хрустящие под лезвием кочешки.— Пойду посмеюсь за компанию.Вязкий, пористый сумрак давил на плечи. По ногам неприятно хлестало колючим сквозняком.— Открываю я, значит, шкаф, а эти уроды…Шароградский держал в одной руке откупоренную поллитровку, а в другой — бутылочку «Спрайта». Выражение лица Андронова тоже выражало начальную степень эйфории. Жора Ефремов дымил сигаретой, что-то подсказывая своей практикантке, примостившейся на складной табуретке с протоколом осмотра в руках и таким невозмутимым лицом, словно она сидела на лекции в институте, а не в кишащей тараканами квартире с блевотиной, размазанной по полу.— Кать, водку будешь? Только стакана нет.— Буду, — ответила она неожиданно низким грудным голосом и, взяв у Шароградского бутылку, не глядя сделала из нее несколько больших глотков.Все на секунду умолкли.— Запьешь? — Саня протянул «Спрайт».— Нет, спасибо. — Катя так же, не глядя, вернула пузырь и снова углубилась в протокол.Максаков хмыкнул. Все обернулись.— Ой, — сказал Андронов.— Вот именно. — Максаков улыбнулся ласково и приветливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44