Поняв, что снова попал впросак, тут же поправился: — В смысле его любовницы?
— Да, — кивнул Сосновский.
— Окунева Майя Павловна.
— Это какая?
— У неё обувной магазин на Комсомольском. Такая красивая, фигуристая. Венера, словом.
— О ней — тоже. Все о ней ага... На кого работает и все такое.
— Хорошо, Виктор Ильич. Все будет в полном порядке. Не сомневайтесь.
— А мне что... Это ты должен ага... Ладно, ступай, дружок. Работай давай.
После ухода Варданяна Виктор Ильич долго соображал, что же ему ещё сделать. Голова была тяжелой. Мысли — вялыми. Глаза — беспокойными. Устал. Совсем того... Совсем расклеился. Усталость эта не та, что отдохнул и все тут. Она долго ага, годы, можно сказать... Копилась долго. Дураки вокруг... Ничего сами... Все он... Тревожно как-то в груди. Ничего не того... Ничего не радует. Такая эта... Апатия такая. Некстати вспомнился ночной гость. А может, правда он того... Существует? И Бог, и все такое?... Нет-нет, не может этого... не должно. Зачем же тогда вдалбливали?... Столько лет вдалбливали. Не дураки же они, эти... Как их? Марксисты-материалисты. Нет, не дураки ага. С другой стороны, Достоевский, к примеру, тоже ни того... А он всему этому верил. А вдруг, правда все? Вдруг, есть там что-то?
Настороение у Виктора Ильича окончательно испортилось, потому как лучше, чем кто-нибудь знал, что Там его не ждет ничего хорошего. Маленькие черные глазки его сузились, стали ещё более тревожными и печальными. А потом загорелись злостью.
«Это инчего ага я ещё здесь того попомнят ещё с кем связываться дураки они ещё умоются кровью умоются я ещё страну эту дурацкую эту на дыбы ага ещё узнают Сосновского!» — подумал он, вставая. Работать совсем расхотелось.
А ночью во сне к нему вновь приходил страшный гость и требовал, чтобы Сосновский пошел с ним. Виктор Ильич горько плакал, умолял его повременить, но тот был непреклонен. Проснулся Сосновский со страшным криком, весь в липком поту, напугав до полусмерти жену.
Когда же все это того?... Измялся совсем ага. Страшно. Холодно. Одиноко. Дураки все! Умереть что ли?... Многие бы того... Обрадовались бы многие. Не дождутся ага... Он ещё того... Еще покажет... Им покажет ага... Еще пожалеют... Очень пожалеют.
А в окне раскачивался тонкий и хилый серпик луны. Нет, это не она того... Это ветки ага... Дерева ветки. Разрослись. Это они... А такое впечатление, что она... луна.
Конец первой книги

Книга вторая: Начало конца.
Часть первая: Достойный прием.
Глава первая. Командировка.
Если быть до конца честным, то Владиславу Юрьевичу Леоньеву этот Иванов сразу не показался. Нет, определенный шарм у него конечно есть, кто спорит. Впечатляет. А Светлана... О, Светлана! А Светлана тем более. При воспоминании о девушке большое сердце Владислава Юрьевича стало беспокоится, стучать гулко и призывно, как Герценский колокол. Фу, какая пошлость! Взбрело же в голову подобное дурацкое сравнение! Одним словом, Светлана ему очень понравилась. Этакая Блоковская незнакомка! Хороша! А её голубые по-детски распахнутые глаза! Просто чудо какое-то! Как там: «Пускай ты выпита другим. Но мне осталось, мне осталось. Твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость». Нет, это кажется Есенини. И образ совсем другой. Но все равно красиво. Что и говорить, Светлана до того очаровала Леонтьева, что он долго не мог заснуть — образ её так и стоял перед глазами. Повезло этому следователю. Такая девушка! А Иванов... В нем есть шарм. Этот его юмор, простоватая улыбка, хитроватый взгляд. Все это впечатляет. Людмила кажется серьезно им увлеклась. Когда она рассказывала, как они в коридоре, Владислав Юрьевич едва со смеху не помер. Хорошо, если бы у неё с ним получилось. А потом бы об этом узнала Светлана. Хорошо бы. Если честно, то такая девушка не для Иванова. Нет. Ее должна окружать роскошь и красота. Она должно носить вещи от Гордена, в крайнем случае, — от Юдашкина, иметь приличные драгоценности. Разве может ей это дать Иванов? Глупо даже об этом говорить. А вот он, Леонтьев, ей бы все это мог устроить, ничего бы не пожалел. Такая девушка! И все же, Владислав Юрьевич интуитивно чувствовал, что с этим Ивановым не все в порядке. Правда, понял это, когда на следующий день позвонил Крамаренко и доложил о встрече, и когда тот отсчитал его за проявленную инициативу, как... как последнего мальчишку. И вообще... Эти генералы. Грубые они очень. Никакого тебе такта, воспитания. Как чуть не по ихнему, так орать, оскорблять. Солдафоны, одним словом. Возмутительно! Вот и этот Крамаренко... Еще не дослушав до конца Владислава Юрьевича, начал орать:
— Кто тебе, твою мать, разрешил идти на контакт с Ивановым?! Почему со мной не посоветовался, так-перетак?!
— Я пробовал дозво... — хотел было разъяснить ситуацию Леонтьев, но генерал его и слушать не стал.
— Дурак ты, Леонтьев! — рявкнул Крамаренко. — Дурак и пустозвон. Толку от тебя, что от козла этого самого. Ты все дело, можно сказать, под удар подставил.
Владислава Юрьевича даже передернуло всего от возмущения и отвращения к этому солдафону. Как можно с такими общаться?! Это прямо вонствующий коллаборационист!
— Но мне кажется, что вы не правы, Дмитрий Васильевич. Иванов очень даже клюнул. Он, видите ли, женится на молоденькой женщине и очень, так сказать, нуждается.
— Кто на что из вас клюнул, это ещё надо разобраться. Я сам с ним не знаком, но много о нем слышал. Тот ещё гусь!
— С годами люди меняются, Дмитрий Васильевич.
— Только не такие, как этот. Это сучье племя с корнем надо, что б побегов никаких. Тебе вот с кем надо о нем потолковать. Подожди, у меня где-то записано... Ага. Вот. С Поляковым Антоном Сергеевичем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107