Он был заставлен кастрюлями и завален продуктами. Прежде в нем можно было отыскать разве что кусок зачерствелой брынзы или, в лучшем случае, — полуобглоданную куриную ножку. Он и работал сейчас иначе — удовлетворенно, утробно урчал, А раньше трясся, как припадочный. Точно. Извлек приличный кусок полукопченой колбасы, нашел даже бутылку пива. Фантастика! В этом доме пиво никогда не имело счастья дойти до холодильника — всегда уничтожалось по дороге к нему. Отломил краюху хлеба и принялся активно бороться с бесссонницей. Все мои бывшие жены (Светлана не стала исключением) утверждали, что ломать хлеб неприлично. Я не возражал, но продолжал молча делать свое дело. Нарезанный хлеб, по моему твердому убеждению, теряет вкус и запашистость.
Сегодня идем со Светланой в ресторан. Никак не думал, что ей так быстро и так легко удастся сблизиться с мадам Верхорученко. Вероятно, наши оппоненты даже не могли предположить, что майор милиции заявится в салон под своим именем да ещё с дурными намерениями. План Светланы удался на все сто. Она у меня молодчина! Ага. Могла стать большой актрисой и затмить саму Лидию Холодову. Наверняка.
При воспоминании о Холодовой я невольно усмехнулся. Выдающаяся была женщина! Задала она нам жару со своим любовником — этим жгучем красавцем абреком, ловко имитировав собственные смерти при весьма загадочных обстоятельствах. В конце-концов мне удалось склонить её к сотрудничеству. Сейчас потрясает зрителей на сцене Тамбовского драмтеатра. А о том, что между нами однажды произошло, я стараюсь забыть. Хотя забыть это, как видите, пока не удается. Это темное пятно в моей сравнительно светлой биографии. Минутная слабость. О ней мне даже Катя не напоминает, приходя во сне. А уж им там все о нас доподлинно известно. Вероятно, считает, что даже самый стойкий мужик имеет право на минутную слабость. Иначе было бы крайне трудно жить. Если вообще возможно. Праведники — они на иконах. А в жизни... В жизни все гораздо сложней. Хотя стремиться к этому надо изо всех сил.
Покончив с колбасой и хлебом и запив их пивом, вернулся в спальню. Полюбовался ещё некоторое время превосходным видом спящей любимой. Лег, погасил лампу и моментально уснул.
* * *
Утомленное солнце тихо с нами прощалось, уходя все дальше и дальше на запад. Меня с раннего детства мучили два вопроса: почему земля круглая? и отчего она крутится? То, что она круглая, я понял довольно быстро — чтобы люди могли друг с другом встретиться. А вот отчего она крутится, — я до сих пор понять не могу. Кто задал ей это вращение? И почему миллионы лет она крутится всегда с определенной скоростью, представляя собой универсальную модель вечного двигателя? Может быть для того, чтобы солнечного света и тепла всем было поровну? И чтобы ночью люди могли полюбоваться великолепием открытого космоса? Но могла ли до этого додуматься сама природа? То-то и оно. Вопрос этот не такой уж и детский, каким может показаться на первый взгляд. Как бы там ни было, а солнце все дальше уходило на запад, а наш огромный громоздкий город с той же скоростью двигался на восток, навстречу ослепительной черноте космоса. Схлынули с его широких улиц толпы беженцев с работы, но зато стали более полноводными потоки легковых машин.
Ресторан «Ермак» занимал первый этаж стандартной кирпичной пятиэтажки постройки шестидесятых годов. Не знаю, что здесь располагалось прежде, но точно не ресторан. Он возник совсем недавно, на что указывал еше не успевший окислиться и почернеть алюминий витражей, чистота стекол и мраморных отмостков. Чуть выдвинутый вперед парадный вход в ресторан был облицован красноватым мрамором. Слева и справа от входа красовались черные мраморные плиты с названием ресторана: слева — на русском языке, справа — на английском. Все, как в лучших домах Лондона и Филадельфии.
Я отогнал «Жигули» на стоянку, взял Светлану под руку и мы, счастливые и беспечные, направились прямо в логово врага, вынашивающего против нас какие-то коварные и черные планы. Какие конкретно — нам и предстояло узнать.
В ресторане ещё не успели выветриться запахи краски, клея, цемента, свежего дерева. Банкетный зал находился в самом конце основного, несколько возвышелся над ним и отделялся балюстрадой из белого мромора, в центре которой находилась широкая лестница, сотоящая всего из трех ступенек. Все это впечатляло. И очень.
Не успели мы со Светланой преодолеть ещё третьей ступеньки, как увидели спешащую нам навстречу хозяйку торжества, устраивающую себе дни рождения когда заблагорассудится, помере в том необходимости. Сейчас такая необходимость у нее, как мы уже знали, появилась. Она была великолепна. Завернутую в белоснежный саван (хоть сейчас в гроб) из дорогой, искрившейся при свете люстры ткани высокую и стройную фигуру она несла бережно и осторожно, будто налитый до краев драгоценный сосуд, боясь расплескать содержимое. Красивая и гордая голова её с короткой стрижкой на длинной шее, напоминала головку Нефертити на массиивных чугунных пепельницах — творение местных умельцев Завода сувениров. Ее, пепельницу, благодаря этой головке легко было переносить с места на место и вытряхивать из неё окурки. Правда, египетская царица вряд ли обесцвечивала волосы, как это делала виновница вымышленного торжества. И все же самыми удивительными в её внешности были глаза. У меня создавалось такое впечатление, что меня с разных сторон рассматривают две женщины: слева — Екатерина, справа — Светлана.
— Добрый вечер! — воскликнула она, радушно улыбаясь и протягивая мне красивую холеную руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107