— Сережа, ты с ума сошел! — говорит она с предыханием. — А как же яичница?
— Яичница не волк, в лес не убежит.
— Но она остынет, — пытается вразумить меня Светлана.
— Лучше пусть остынет яичница, чем все остальное. — И, чтобы не дать ей возможности возразить, вновь её целую.
А потом мы ели яичницу и чувствовали себя расчудесно. А потому, господа, мой вам совет — никогда не слушайте галиматью всяких там схоластов Ивановых, ибо ни к чему хорошему это не приведет. Стоит лишь день послушать их нудотину, как на второй уже хочется повеситься. Ага.
После завтрака я позвонил Рокотову.
— Привет, Володя! Как настроение?
— Здравствуй, Сережа! Бодрое. Идем ко дну.
— Надо полагать, что это твоя очередная дебильная шутка?
— Очередная, — согласился Рокотов. — Я в том смысле, что работы невпроворот.
— Так это и хорошо. Наличие работы позволяет ощущать пульс времени, её отсутствие неизбежно ведет к апатии, поиску смысла жизни, а в конечно счете — к деградации личности.
— Да ты ещё и философ! — удивляется мой друг.
— Нам, «покойникам», ничего другого не остается. Как наш клиент?
— Это который?
— Леонтьев? Сообщил своим московским хозяивам, что все готово к приему «правителя всея Сибири»?
— Еще не узнавал. Узнать?
— Обязательно. И вот ещё что, давай ко мне Кандобина. Хочу составить с ним приватный разговор.
— Хорошо. Минут через сорок тебе его доставят.
— В таком случае, будь здоров и не кашляй.
— Пока, Сережа.
Главаря банды Кандобина я дал указание не допрашивать, хотел сам с ним встретиться. Но показаний Леонтьева для нашей встречи было явно недостаточно. Сейчас же они были подкреплены признанием Никитина. А это уже кое-что. Сейчас его можно капитально взять «за жабры» и вытянуть из него не только то, что он знает, но и то, о чем только догадывается.
Через час в сопровождении конвоя в квартире появляется Кандобин — этакий статный, ухоженный красавец лет тридцати восьми — сорока. Породистое холеное лицо. Светло-карие чуть навыкате нагловатые глаза. Хорош, нечего сказать! Такие обычно нравятся проституткам и богатым вдовам. Презрительно опущенные уголки губ очевидно должны показать, что мужик он тертый, его на арапа не возьмешь и, вообще, он давно всех имеет, в том числе и следователей.
— Здравствуйте, Дмитрий Петрович! — радушно здороваюсь я.
Он нагло смотрит на меня и вызывающе говорит:
— Без адвоката я никаких показаний давать не буду.
— Это как вам будет угодно, — улыбаюсь я. — Но только не думаю, что это в ваших интересах. Пока вы лишь задержаны в качестве подозреваемого. Если вы убеждены, что задержаны необосновано и сможете мне это доказать, то я тотчас распоряжусь вас освободить. Адвокат вам будет предоставлен в случае вашего ареста или предъявления вам обвинения. Я понятно выразился?
— Да, — кивает Кандобин.
— В таком случае, присаживайтесь, Дмитрий Петрович. — Я указаваю на стул. Он садится. — Разрешите представиться — следователь облпрокуратуры Иванов Сергей Иванович.
Значительное лицо Кандобина дрогнуло, глаза выразили удивление.
— Как Иванов?!
— Так — Иванов. А что вас удивило?
— Но «зеки» говорят будто вас «замочили».
— Не верьте слухам, Дмитрий Петрович. Это самый не надежный источник информации.
— Но, говорят, будто было сообщение по радио, — все ещё не мог он поверить в мою реальность.
— Говорят, что в Москве кур доят, — выдал я образчик народного фольклора. — Вы что же, считаете, что перед вами сидит фантом того самого Иванова? Если вы действительно так считаете, то я разрешаю до меня дотронуться. — Я протянул ему через стол руку.
Он криво ухмыльнулся.
— Не надо. Я вам верю.
— Очень хорошо. В таком случае, приступим к делу.
Я достал бланк протокола подозреваемого и стал заполнять титульный лист биографическим данными Кандобина. Он оказался с шестидесятого года рождения — тридцать девять лет.
— А теперь, Дмитрий Петрович, я должен ознакомить вас с тем, в чем вы подозреваетесь и вашими правами на предварительном следствии.
— Очень хотелось бы знать, что вы там придумали, — спокойно и нагло улыбнулся он.
Ничего, очень скоро тебе, симпатяга, будет не до ухмылок и улыбок. Скоро ты прочно и надолго о них забудешь. Это я тебе обещаю и даже где-то гарантирую. Беру, тасазать, повышенные обязательства досрочно сделать из тебя пугало огородное, никак не меньше.
— Итак, вы обвиняетесь в организации устойчивой банды и в её руководстве, в совершении членами вашей банды Никитиным, Безменовым, Контарем, Столешниковым, Сердюковым и Паршиной под вашим руководством убийств граждан: Безбородова, Мартынова, капитана ФСБ Полунина, подполковника милиции Шаповаленко и в покушении на убийство гр-на Спиридонова, а также в хранении в руководимом вами спортивно-оздоровительном комплексе отряда ВОХР Новосибирского отделения Западно-Сибирской железной дороги значительного арсенала оружия. Вам ясно в чем вы подозреваетесь?
По мере того, как я все это говорил, видел, как медленно, но верно белеет лицо Кандобина, спадает с него спесь и значительность. А это могло означать лишь одно — показания Леонтьева и Никитина на сто процентов верны. И, скорее, лишь по инерции, главарь банды продолжал изображать из себя крутого. Презрительно фыркнул:
— Чушь собачья!
— Следует ли понимать ваше эмоциональное замечание, как ваше несогласие с выдвинутым против вас подозрением в совершении вышеназванных преступлений?
— Да, именно так и следует понимать! — громко с пафосом проговорил Кандобин, нервно и часто «подмигивая» мне левым глазом.
— Что ж, так и запишем.
«С подозрением меня в совершении вышепречисленных преступления категорически не согласен», — написал я в протоколе, прочитал Кадобину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107