Что еще хуже, ни та, ни другая не вспомнили про книксен.
Выпроводив их, Розина вышла в холл и, приказав Уотфорд привести Аннабеллу, двинулась своей привычной неторопливой походкой к двери. Пройдя через оранжерею, она остановилась на верхней ступеньке и дождалась, пока Уотфорд выведет Аннабеллу.
Взяв девочку за руку, Розина двинулась с ней по гравийной дорожке. Следуя за ними на расстоянии тридцати шагов, Уотфорд ломала голову, что, собственно, происходит и насколько с этим связана она сама. Доказательства ее замешанности в происходящем последовали незамедлительно. Остановившись на своем привычном месте, госпожа подозвала ее и с суровым видом сказала:
– Я дала Аннабелле три монеты по шесть пенсов. Пускай она отдаст их детям, с которыми познакомилась вчера.
Последовала длительная пауза. Уотфорд опустила глаза. Она почувствовала, что у нее пересохло в горле. Госпожа продолжала:
– Проследите, чтобы она не дотрагивалась до детей: они могут оказаться заразными. Пускай положит монеты на землю. А от меня передайте, чтобы по вторникам и субботам они подходили к западному крылу за едой, за которую с них теперь не станут брать плату. Вам все ясно, Уотфорд?
– Да, мадам.
Во время очередной паузы Уотфорд снова не поднимала глаз, дожидаясь, когда ее отпустят. Но Розина спросила:
– Вы знаете, сколько семей живет на вырубках, Уотфорд?
– Думаю, около дюжины, мадам.
Дюжина семей – это несколько дюжин ребятишек. Ей ничего не стоило распорядиться, чтобы все дети получали еду, пока их родители остаются без работы, однако в этом случае Розиер устроил бы ей скандал, обвинив в поощрении забастовки, поскольку только голод мог заставить людей вернуться в шахты. Она презирала Розиеров, как раньше их презирал ее отец: эти владельцы шахт сами были отпетыми простолюдинами. Но ей пришлось пойти на компромисс.
– Передайте детям, что еды будет на шестерых. Вот еще что, Уотфорд…
– Слушаю, мадам. – Она подняла глаза.
– После возвращения я хочу поговорить с вами у себя в кабинете.
Через два часа, вернувшись в усадьбу, Розина чувствовала такую усталость, словно выдержала с матерью не только словесную, но и кулачную баталию. Она нуждалась в отдыхе, но не тут-то было: уведомленный Константином о ее появлении, Легрендж немедленно потребовал встречи. Она сообщила ему, что он получит деньги, но на условиях, вызвавших у него гнев: мать Розины согласилась передать ему восемь тысяч, но не как ссуду, а в обмен на акции.
Стекольное предприятие «Конвей-Редфорд» было теперь семейной компанией. Джон Редфорд всегда отказывался делать упор на количестве вместо качества и руководствовался, как до него отец и дед, принципом, что ради сохранения качества следует постоянно уделять продукции личное внимание. Именно поэтому завод Редфорда остался маленьким по сравнению с фирмами, подобными «Куксон», зато был недосягаем по части совершенства управления и качества изделий.
Акции фирмы были в настоящее время разделены между Констанс Редфорд, ее братом Джеймсом и Розиной, которой принадлежало шестьдесят процентов. Предложенное матерью Розины изменение передало бы контрольный пакет Констанс и Джеймсу. Легренджу этот замысел показался чудовищным, о чем он и уведомил Розину, долгое время сохранявшую невозмутимость, прежде чем заявить:
Ты можешь получить деньги исключительно на этих условиях. Кроме того, мать подчеркнула, что больше она не даст ни гроша.
Он громко призвал проклятия на голову старухи, после чего спросил:
– Как скоро я могу их получить?
– Завтра же я вызову Поллита с необходимыми бумагами. Думаю, это займет неделю.
Он ушел. Она ни секунды не надеялась на благодарность, поэтому была удивлена охватившим ее чувством разочарования. Где-то глубоко внутри ее душили горькие рыдания. В двадцать восемь лет от роду жизнь превратилась для нее в тяжкое бремя; единственным утешением был ребенок. В последнее время ее все чаще посещала мысль, что Господь недаром заставляет ее страдать и что в один прекрасный день ей откроется замысел Всевышнего.
Она сидела, погруженная в невеселые мысли, когда дверь распахнулась и муж совершенно неожиданно вырос перед ней снова.
– Что я слышу? Ты уволила кухарку?
Помолчав, она ответила:
– Да, уволила.
– С какой стати, черт возьми? – Его физиономию перекосило от гнева.
Она неторопливо поднялась и, вскинув голову, произнесла:
– Раз тебе известно, что она уволена, то наверняка известно и за что.
– За то, что продавала свинские отбросы всякому сброду? Неужели ты уволила ее именно за это?
– «Сброд», как ты изволишь выражаться, – это работники твоего дружка Розиера, выселенные из домов, и моя кухарка продавала им мою еду. Имея пенни, они могли утолить голод, не имея – оставались голодными. Откуда у бастующих деньги?
– Дьявол! Дела Розиера тебя совершенно не касаются!
– Изволь следить за своим языком, Эдмунд, когда разговариваешь со мной.
– Следить? Проклятие! – Он приблизился к ней. Теперь их разделял какой-то фут. – Да знаешь ли ты, что натворила? Из-за тебя я лишаюсь двух тысяч фунтов! Блант – не крепостной, он волен идти на все четыре стороны, что он и сделает, раз его жене дали от ворот поворот. А уйдет он, скорее всего, к Бостону или Розиеру. Он – лучший боец в графстве, а я лишаюсь его из-за каких-то объедков! Даже если он останется и будет драться, то уже без желания. Он будет поддаваться и зарабатывать на этом. Знаю я Бланта!
Пристально посмотрев на него, она ответила дрожащим голосом:
– Наверное, ты поставил немалую сумму, если намеревался выручить целые две тысячи, уверяя меня, что в банке денег не осталось!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122