– Жениха, вспылившего в подобной ситуации, очень даже можно понять. Тут и до убийства недалеко!
– Так-то оно так, но уж больно чудной субъект этот Мануэль Мендоса – иностранец, судя по имени-фамилии. Говорят, он не слишком ладил с другими слугами в Редфорд-Холле, те вечно над ним потешались. А разве не смешно, что он удрал с хозяйской дочкой? Кем бы ни были ее настоящие родители, это еще не причина, чтобы делать из нее бродяжку, ему под стать. Известно ли вам, что он заставил ее прислуживать на ферме у черта в зубах, в Мигглсвик-Коммон, и еще невесть где? Когда случилась драка, он заставлял ее работать на стекольном заводе в Дарлингтоне. На стекольном заводе! Женщину, то есть, если откровенно, еще девицу…
– А верно ли, что ее мать – проститутка из Шилдса, с Крейн-стрит?
– Говорят, что так. Но разве бедняжка в этом виновата? А этот Мендоса воспользовался ее беспомощностью.
Мнения звучали разные, в зависимости от общественного положения беседующих, однако суть оставалась неизменной. «Иностранцу» никто не симпатизировал. Общий настрой не мог не повлиять на судью Лира, который заранее не был расположен к подсудимому.
В то утро судья уже разбирал два дело о грабеже и одно об избиении мужем жены. Последнее дело оказалось странным: муж прибег к древнему способу – металлической раме с кляпом, только использовал ее не как станок, а как дубину. Бедная женщина была осмеяна на суде; судья и то с трудом сохранил серьезность.
Следующее дело представлялось куда серьезнее. Подсудимый – Мануэль Мендоса, наполовину испанец, наполовину ирландец. Хорошенькая смесь! Впрочем, во многих ирландцах присутствует изрядная доза испанской крови.
Согласно рапорту начальника тюрьмы, Мендоса отличался угрюмостью, однако не доставлял хлопот надзирателям. Секретарь уведомил судью, что свидетельствовать в пользу подсудимого прибыли издалека двое его прежних нанимателей. Пусть так, но им не превратить дело в менее неприятное. Считая дело неприятным, судья не ограничивался фактом избиения капитана дальнего плавания. Это еще можно было понять: капитан вздумал любезничать с невестой в день свадьбы. Но все осложнялось тем, что представляла собой невеста: девушка с хорошим воспитанием, если не происхождением. Сам судья не переоценивал происхождения как факта, ему доводилось видеть кошельки, пошитые из свиных ушей. Однако девушка провела семнадцать лет в доме Легренджей и, насколько можно судить, пользовалась любовью хозяйки, чья жизнь, по слухам, представляла собой сплошной кошмар до тех пор, пока Легрендж не счел за благо свалиться с лошади, предварительно уведомив бедняжку о ее происхождении. Судя по всему, миссис Легрендж из-за этого едва не повредилась рассудком; девица же, которой следовало стоять у ее изголовья, решила утопиться – так решили тогда. Спустя несколько месяцев после траура она вдруг объявляется и приносит кое-что не лучше смерти – позор…
То обстоятельство, что подсудимый, стоявший теперь перед судьей, бывший кучер Легренджа, воспользовался девичьей беспомощностью, ставило на нем печать хитроумного негодяя. Его замысел принес бы свои плоды, не случись драки с капитаном дальнего плавания: он бы вернулся в Редфорд-Холл и представился мужем несчастной с целью либо быть признанным таковым, что было бы невозможно, либо получить хорошего отступного. Эти иностранцы – подлые мошенники; даже те из них, кто зарабатывает на жизнь своим трудом, способны, в отличие от уроженцев Англии, на коварство и злодейство.
Судья Лир смотрел на подсудимого из-под насупленных бровей. Он хорошо понимал, что подобному человеку ничего не стоило заворожить невинную девицу, да и произвести впечатление на более умудренную женщину тоже. Он был хорош собой, но слишком прямо держал спину, слишком сжимал зубы. На расстоянии судье не было видно выражение его глаз, но это было вовсе необязательно – весь облик иностранца свидетельствовал о его высокомерии.
Точно так же думала и Аннабелла. Ее так и подмывало крикнуть: «Осторожнее, Мануэль! Думай над словами, которые собираешься произнести, и об интонации, с которой ты их произносишь!»
Он озирался с видом человека, вытащенного из потемок на яркий свет; потом он задержал взгляд на ней. Она с радостью бросилась бы к нему, чтобы подбодрить. Предвидя это, Розина положила руку ей на локоть, а сидевший с другого боку дядя Джеймс предостерегающе кашлянул. Потом Мануэль перевел взгляд с нее на кого-то другого в зале суда. Проследив его взгляд, Аннабелла увидела Эми. Она многое бы отдала, чтобы сидеть сейчас с ней рядом: это не только улучшило бы ее самочувствие, но и уменьшило пропасть, снова разверзшуюся между ней и Мануэлем. За два своих визита она сделала все, что в ее силах, дабы перекинуть мостик на его сторону, но знала, что ее попытки не увенчались успехом.
Потом его глаза расширились. Она знала, что он приятно удивлен присутствием Фэрбейрна и Карпентера, сидевших бок о бок на возвышении против нее. Она испытывала глубокую благодарность к обоим за то, что они, откликнувшись на ее мольбы, явились свидетельствовать в пользу Мануэля. Оба пожертвовали в общей сложности тремя рабочими днями. Она понимала, что значат целых три дня для таких занятых людей, как Фэрбейрн и Карпентер.
Мануэль перевел взгляд на виновника своего несчастья – капитана Вейра. Голова того была туго забинтована, рука взята в лубок. Его травмы вызывали сочувствие. Рядом сидела его жена, всем своим видом выражавшая неуемную сварливость, воинственность и жажду возмездия.
Разбирательство началось. Оно развивалось неторопливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122