Аннабелла отделилась от стены и опять приблизилась к Мануэлю. Все трое замерли над скорченным телом, лежащим на камнях. Поверженный не шевелился. Эми прошептала:
– Он лишился чувств. Тебе лучше уносить ноги, пока он не пришел в себя.
Мануэль вгляделся в лицо Легренджа, потом присел на корточки. У него появилось чувство, будто он заглянул в лицо самой смерти. «Нет, Господи, нет!» – хотелось ему крикнуть. Он медленно запустил руку под жилет Легренджа, сунул ее под шелковую рубашку, пытаясь нащупать бьющееся сердце. Так и не уловив ударов, он прильнул ухом к бездыханной груди, подняв глаза на Аннабеллу, потом медленно поднялся.
Аннабелла смотрела на неподвижное лицо человека, которого она всю жизнь звала папой, человека, которого любила много лет, даже тогда, когда для нее перестало быть тайной, какой это дурной человек. Она отвечала любовью на его любовь. Так продолжалось до страшной сцены в гостиной, когда он повел себя с ней точно так же, как многие годы вел себя с женой, с тех пор он лишил ее своей любви, мстя за то, что она осмелилась ему перечить. И вот теперь он… Нет, нет! Ведь если с ним случилось непоправимое, то Мануэля ждет расправа… Она посмотрела на Мануэля. Даже в темноте было заметно, насколько он побледнел. Она перевела взгляд на Эми. Та опустилась рядом с Легренджем на колени и пыталась приподнять ему веки. Потом, уронив голову на грудь, пыталась совладать с дрожью.
Аннабелла была близка к обмороку и, борясь с дурнотой, крепко зажмурилась. Обморок – привилегия леди, более ей не принадлежавшая. Ее отец – она продолжала думать о нем как об отце – был мертв. Мануэль убил его, убил одним ударом. Что с ним теперь будет?
Мануэля мучила та же мысль. Что с ним сделают за это? Ему был прекрасно известен ответ на этот вопрос, он знал, как наказывают за убийство, особенно если от руки слуги гибнет хозяин. В этих краях до сих пор обсуждали казнь Уильяма Джоблина, шахтера, совершившего то же самое, что и он: его обидчик тоже упал и скончался от одного удара. Джоблина вздернули в августе; веревка соскользнула с перекладины, и смерть получилась долгой и мучительной. Потом тело вымазали смолой и повесили на столбе в Джарроу Слейкс. По дороге туда его охраняли солдаты. За кухонным столом то и дело возвращались к этой теме, поскольку многие из слуг, как мужчины, так и женщины, присутствовали на казни. Главный ужас заключался в том, что несчастный был невиновен – смертельный удар нанес его приятель.
В данном случае переложить ответственность было не на кого. Его едва не вырвало, и он крепко сжал челюсти. Привалившись спиной к стене, он вспоминал голос Марджи: «С тобой случится и хорошее, и ужасное». Она оказалась права, права во всем. Ему следовало послушаться инстинкта, который уже не один месяц твердил: уноси ноги! Теперь было уже поздно.
– Мануэль, Мануэль! – Эми дернула его за руку. – Послушай!
Он молча посмотрел на нее.
– Где-то поблизости стоит его лошадь. Ты меня слышишь? Слушай меня, иначе попадешь в большую беду.
– Я убил его, Эми.
– Иначе он убил бы тебя. Я читала в его глазах, что он не отпустит тебя живым.
– Но почему, почему? – тихо проговорил он. – Я хорошо к нему относился. В нем было и хорошее…
– Успокойся, уйми свой лепет. Не хватало двоих бесноватых на мою голову! Раз она стоит, словно аршин проглотила, то хоть ты опомнись и выслушай меня. Ступай, приведи его лошадь. Ступай! – Она подтолкнула его. Вернувшись к Аннабелле, она обняла ее и повела в дом, приговаривая:
– Надень плащ, возьми юбку, которую шила, – дошьешь в пути. Возьми вот эти ботинки. – Она подобрала в углу грубую пару обуви. – Возможно, они окажутся великоваты, зато пригодятся тебе, когда через милю-другую от твоих легоньких туфелек ничего не останется. Вот тебе котомка.
– Но он не…
– Никуда он не денется! Приготовься; когда все кончится, ему придется взять тебя с собой.
– Эми!
– Что еще?
– Я… Мне нехорошо. Боюсь, меня сейчас вырвет.
– Ничего удивительного. Сунешь голову вот в этот таз. Я скоро вернусь.
Она выбежала за дверь и увидела Мануэля, ведущего за собой коня.
– Где ты его нашел?
– Он стоял привязанный у самой дороги, – как во сне, ответил Мануэль.
– Слушай! Здесь земля твердая, как кремень, на ней не останется отпечатков, но там, на болоте, где растет лен, останутся следы копыт. Так что действуй. – Она указала на бездыханное тело. – Положи его на седло.
– Эми…
– Никаких «Эми»! Делай, как тебе велят. Я подержу коня, а ты подними труп.
Мануэль наклонился к человеку, которого только что лишил жизни, и его чуть не стошнило. Когда он подхватил его под мышки, голова трупа запрокинулась, и Мануэль последним напряжением всех мышц сдержал рвоту.
Как только он взвалил тело на седло, конь дернулся. Мануэль поспешил успокоить его, погладив ему морду. Конь знал, что на него положили мертвое тело: лошади всегда чуют смерть.
– Теперь веди его к реке, вот тут, – распорядилась Эми.
Мануэль послушался. Он смотрел прямо перед собой, чтобы не спотыкаться и не оглядываться на болтающиеся ноги трупа. У болота Эми велела ему остановиться. Потрогав знакомые камни, она сказала:
– Клади его сюда.
Мануэль положил Легренджа на землю. Осмотрев его подбородок, старуха заключила:
– Никаких следов. Перевернем его и положим лицом вот на этот камень. – Потом она тихо спросила – Что сделает конь, если его сейчас отпустить?
– Кто его знает? Может быть, вернется на конюшню, а может, станет пастись поблизости. Господи!
– Оставь! Прав ты. Твоя задача сейчас – остаться в живых. Пока что привяжи его, потом я сама его отпущу, когда пройдусь с ним, чтобы затоптать наши следы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122