Обвинитель сел. Мануэль снова навис над барьером, гневно оскалив зубы. Он готов был испепелить взглядом лживого негодяя, выглядевшего весьма довольным собой. Именно таким казался ему обвинитель, ибо он не знал, что для обвинителя выступление по этому делу – всего лишь одно из череды дел, предоставившее ему лишнюю возможность продемонстрировать свою хватку и посрамить слабого оппонента Пибблза.
Впрочем, судья Лир не дал себя обмануть ни обвинителю с его выступлением, тактически блестяще выстроенным, ни защитнику с его несерьезными доводами. Ни тот, ни другой ему не понравился. Не понравился ему и подсудимый, поскольку его задача состояла не в том, чтобы проникаться приязнью к подсудимым, а в том, чтобы выносить им приговоры. Но, как ни странно, его мнение о Мендосе к этому моменту полностью переменилось. В одном он был теперь уверен твердо: подсудимый вовсе не был мошенником, каким его выставлял обвинитель. Да, он увел девушку скитаться, но на это можно было взглянуть по-разному. Из частного источника судье было известно, что к этому моменту она перестала быть мисс Аннабеллой Легрендж, превратившись в дочь непотребной особы, поэтому сомнительно, что, не исчезни она, кто-либо из людей, принимающих в ней теперь участие, пожелал бы с ней знаться, за исключением женщин, воспитавших ее. Что же до самого подсудимого, будь обстоятельства заурядными, то, коснись дело только ссоры на свадьбе, где всегда бурлят эмоции, судья бы отпустил его, ограничившись предупреждением; правда, для этого требовалось бы соблюдение еще одного важного условия: пострадавший должен был бы быть его ровней, а не пасынком его нанимателя, тем более не капитаном дальнего плавания, хотя судья и не испытывал почтения к этой когорте людей: согласно его наблюдениям, в большинстве своем они были грубияны и крикуны, полагающиеся не столько на мозги, сколько на кулаки. Разумеется, существовали исключения, но пострадавший явно не относился к их числу. Судья обратил внимание, что его раны перевязаны обильнее, чем требуется: бравый моряк походил на спеленутое дитя. Его жена выглядела отъявленной мегерой.
Какое же наказание присудить обвиняемому? Приговорить его к длительной отсидке – значит добиться благодарности старика Дорси-Гранта: несмотря на то, что девушка не состояла с ними в кровном родстве, все они расценивали это дело как личное оскорбление и старались убрать все препятствия на пути объявления ее брака недействительным. Поскольку главным препятствием являлся подсудимый, им было бы очень кстати, упрячь его судья за решетку года на два, а то и больше. Это было вполне в силах судьи, поскольку Мендоса обвинялся в нападении и нанесении телесных повреждений; здорово же он врезал этому верзиле-капитану, если умудрился сломать ему челюсть… Судья тяжело вздохнул. Он не проявит такой суровости. С другой стороны, он не мог оправдать подсудимого. Как-никак, речь шла о побоях, нанесенных рабочим джентльмену, к каковой категории относились, увы, и капитаны дальнего плавания.
Судья глянул на подсудимого поверх очков. Все в зале суда затаили дыхание. Ничье волнение не могло, конечно, сравниться с волнением Мануэля, который, не дыша, слушал, как маленький очкарик судья зачитывает бесстрастным голосом приговор.
– У меня не вызывает сомнений, что вы нанесли пострадавшему удар, который мог бы лишить его жизни; к счастью для вас, дело обошлось лишь переломом челюсти. Я принимаю во внимание, что произошло это в день вашей свадьбы, когда вы не могли не реагировать на происходящее острее обычного. Я также принимаю во внимание то обстоятельство, что два ваших последних нанимателя проделали долгий путь, чтобы выступить в вашу защиту. Это позволяет мне проявить некоторую снисходительность к вашему деянию и не выносить вам приговор, коего вы, по мнению некоторых, заслуживаете, ограничившись тюремным заключением сроком на шесть месяцев, начиная с сегодняшнего дня.
Все в зале заговорили разом, заглушив стон Аннабеллы. Все смотрели на приговоренного. Он стоял прямо, но закрывал ладонью лоб и глаза; никто не знал, как он воспринял приговор – с облегчением или обреченно. Однако стоило полицейскому взять его за рукав, как он решительно стряхнул его руку. Казалось, он сейчас перемахнет через барьер. Однако он всего лишь перегнулся через ограждение, как поступал раньше. Взгляд его был устремлен на Аннабеллу. Она сокрушенно покачивала головой, не оставляя у наблюдателей сомнений в ее восприятии приговора.
Только когда Розина и дядя Джеймс силой вывели ее из зала суда, Мануэль перестал цепляться за барьер и позволил полицейскому вывести и его.
Спустя пять минут у Аннабеллы появилась возможность увидеться с ним с глазу на глаз. Полицейский, карауливший изнутри дверь маленькой пустой комнаты, для них не существовал. Аннабелла вообще предпочла полицейского Розине и дяде Джеймсу, которые помешали бы разговору. Она, не стыдясь, крепко обняла Мануэля, заглянула в его бесстрастное лицо и обрушила на него поток обнадеживающих слов, главным в которых было ее намерение ждать его.
– Верь мне! Верь, милый! И не бойся. Я хочу сказать, не бойся за меня. Им меня ни за что не переубедить, не сделать прежней. Я… – Она перешла на шепот: – Я стала миссис Мануэль Мендоса и ей останусь. – Она толкнула его, надеясь, что его взор утратит безжизненность.
– Где ты собираешься жить? – хрипло спросил он.
– Пока не знаю. Я бы предпочла остаться в фургоне. Будь моя воля, я бы обязательно там и осталась, поверь мне, Мануэль, потому что не хочу быть обязанной кому-либо, кроме тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122