Хотелось сказать, что на ее жизненном пути еще встретится мужчина, способный дать ей и Дэйви все, что требуется для счастливой жизни, — дом, положение в обществе, достаток, и она будет счастлива с тем… с другим… Но даже мысль об этом была невыносима.
Зачем, для чего он сейчас с ней? Почему не оттолкнет ее? Ведь он прекрасно знает, что ничего хорошего из их союза не получится, всем будет плохо. Всем.
Библию Маккензи знал наизусть и, когда она процитировала строку из «Песни Песней», понял: надо положить конец их отношениям. Отстранив Эйприл, он сказал, подбирая слова:
— Подумайте о Дэйви. Ему нужен отец, способный дать образование и все, что полагается, а я — отверженный.
— Он любит вас, — возразила Эйприл. — Именно вы ему нужны.
— Сейчас — да. А что я могу ему дать, когда он подрастет?
— Маккензи, вместе мы преодолеем трудности и добьемся всего. Наконец, мой отец поможет нам на первых порах. Мы справимся, вот увидите.
— Эйприл, я погибну в неволе. Никогда и никому я не позволю взять верх над собой. — Он помолчал, а потом добавил: — Даже ради вас.
Черты его лица мгновенно посуровели, но она уже знала, что это не жестокость, а проявление гордости и благородства.
— Я люблю вас, — прошептала она. Маккензи молчал. Ему нечего было сказать в ответ, хотя больше всего на свете он хотел бы признаться ей в любви. Но он не имел на это права и потому отвел глаза и уставился куда-то в пространство, скривив губы в усмешке.
Эйприл заплакала. Было стыдно, но она ничего не могла с собой поделать, слезы текли ручьем. Неожиданно она поймала на себе его взгляд. А потом, к ее удивлению, он ласково вытер ей слезы ладонью и сказал:
— Эйприл, не надо плакать. Слезы вам не к лицу. — Он ободряюще улыбнулся. — Я хочу вас запомнить иной. Никогда не забуду, с какой гордостью вы шествовали по тропинке, неся полную миску медвежатины. И как заступились за меня… перед Терреллом. Вы сильный человек, Эйприл. Всегда оставайтесь такой.
Несмотря на эти слова, а возможно, вопреки им, слезы полились еще сильнее. Эйприл отвернулась. Она знала, что умение владеть собой и скрывать свои чувства — непременный признак хороших манер, но сейчас ей было все равно. Дрожащим голосом она произнесла:
— Я своего мнения не изменю.
— А я — своего, — хрипло сказал он. — Не хочу портить жизнь вам и вашему сыну.
Эйприл закусила губу.
— Давайте ужинать, — сказала она. — Вам надо набираться сил.
По тону ее голоса он понял, что отказываться от своего решения она не намерена.
— Слушаюсь, мэм, — ответил он шутливо, стараясь ослабить напряжение, возникшее между ними.
Дэйви примостился рядом с Маккензи. Мальчик чувствовал неладное. Он видел, как плакала мама, заметил грустные глаза своего друга.
— Маккензи, скажи, ты всегда будешь с нами? Скажи, всегда? — вырвалось у него.
— Тебя ждет дедушка, мой дружок. И в школу пора. Знаешь, сколько у тебя появится друзей?
— Ну и что? Дедушку я никогда не видел. А тебя я люблю. Возьми меня и маму с собой. Маккензи, ну пожалуйста…
Маккензи растерялся. Он не знал, что сказать ребенку. Эйприл пришла на помощь:
— Ну-ка, Дэйви, поднимайся! Пошли за хворостом.
Мальчик посмотрел на мать, потом на Маккензи. Что-то было не так, но что именно, он не понимал.
— Сынок, живее!
Взявшись за руки, они ушли. Маккензи смотрел им вслед, вслушиваясь в каждый звук. Пересев ближе к костру, он старался согреться. Перед глазами стояло заплаканное лицо Эйприл.
Глава двенадцатая
Они остановились у края горной кручи. Внизу ярко зеленела долина. С отвесного кряжа с шумом падала вода в озеро, откуда вытекала речушкой, извивавшейся среди изумрудной травы.
Яркое солнце добавляло золота в осеннее разноцветье осин. Легкий ветерок ворошил листву, необыкновенно живописную в сочетании с белесой корой тонких стволов.
Зрелище, открывшееся взору Эйприл, потрясало своим великолепием.
Она взглянула на Маккензи и поняла, что и его переполняет восторг. А еще на его лице проступило какое-то горделивое выражение, словно эта красота была творением его рук. Ее вдруг осенило:
— Маккензи, не эту ли долину вы однажды упомянули в разговоре? Вы еще сказали, что там находится ваша хижина…
Она уже догадалась, что здешние места каким-то образом связаны с ним, но хотелось получить более пространное объяснение. Отчего-то все, что касалось Маккензи, представлялось ей значительным и важным.
Маккензи перевел на нее взгляд, и она без труда прочитала в его глазах ответ, прежде чем он произнес с затаенной грустью:
— Это моя собственная долина.
— Разве? А я считала, что этой территорией владеют юты… согласно договору.
— Так оно и есть, но эту долину я выиграл в родео. Состязался с вождем ютов, победил и теперь являюсь законным владельцем долины Маккензи, которую будут наследовать мои дети, внуки, правнуки.
— Как интересно! — воскликнула Эйприл. — Здесь так красиво!
Лицо Маккензи просветлело.
Собственное ранчо всегда было пределом его мечтаний. Им давно уже овладела идея разведения новой породы лошадей. Чистокровные жеребцы и дикие лошадки прерий дадут отличное потомство. Резвые, выносливые получатся метисы!
Обзаведется хозяйством и будет жить припеваючи. Мастерская, бойня… Да и маслобойка тоже не помешает. А кругом — необозримые просторы. Бродят по колено в траве табуны лошадей. Могучие жеребцы жмутся к полным огня кобылицам… Он объезжает молодняк. Весной — перегон гурта. Он подковывает коней, таврит, кастрирует жеребят…
Маккензи усмехнулся, вспомнив старинную ковбойскую присказку: «Пусть никогда не спотыкается конь, не рвется подпруга, не урчит в брюхе, не ноет сердце!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62