Ей хотелось физической близости с ним, но он после той первой единственной ночи не поддавался соблазну страсти.
Перебирая в памяти события минувшей зимы со всеми радостями — большими и маленькими, Эйприл часто вспоминала Рождество. Маккензи с тех пор будто подменили — он окружил ее любовью, вниманием и лаской.
Исчезло вечное стремление уединиться — Маккензи уже не мечталось об одиночестве. Но внешне он по-прежнему оставался сдержанным и немногословным.
Однако Эйприл чувствовала, что душевный переворот хотя и медленно, но все же совершается.
Впрочем, она давно пришла к выводу: что медленно — то прочно, а что прочно — хорошо.
Сердце подсказывало: она и Дэйви стали для него самыми близкими существами. И хотя новое отношение к ней Маккензи сделало ее жизнерадостной и деятельной, иногда хотелось поднять со дна души вечные вопросы о будущем, о семье, о доме. Но, сознавая, что он еще не расстался с прошлым, Эйприл не торопила события. Мудрый Маккензи скоро сам поймет, что нельзя слишком часто оглядываться назад, в прошлое, иначе можно упустить будущее.
Рано утром мужчины ушли гулять в горы. Волк увязался за ними — дикий зверь, словно котенок, жался к ребенку и все норовил лизнуть ему руку.
Эйприл осталась дома. Собрав в бадью вещи для стирки, отправилась к ручью. На душе было легко, поэтому работа спорилась. Закончив постирушки, привела и себя в порядок. Когда высохли волосы, легла на шелковистую траву и, устремив взор в бездонную синеву неба, предалась размышлениям. Мыслями она была с Маккензи: все события, связанные с ним, казались ей значительными и важными.
Как-то они отправились на прогулку, оставив волка дома. Дэйви спал, а зверь лежал пластом возле кровати.
В низинах еще лежал снег, но на песчаных проплешинах бобриком зеленела трава. Солнце заливало ясным, но нежарким светом верхушки сосен-великанов, на заснеженных вершинах гор лежала густо-синяя тень от высоких облаков, расходившихся тонким белым дымом на влажно синеющем небе.
Они неспешно шли по тропинке и молчали. Каждый думал о своем. Эйприл чувствовала, что его что-то заботит, но прервать молчание не решалась. Почему Маккензи так замкнут? То, что он нелегко сходится с людьми, она уже поняла, но вот о Беннете Моргане отозвался очень тепло. Что за человек этот Морган? Может, он сумеет им помочь?
Шагая рядом с Маккензи, она осторожно повела речь об этом незнакомом ей офицере. К ее удивлению, Маккензи поддержал разговор.
— В ту пору я служил разведчиком на Севере, — начал он свою исповедь. — Вашего отца вызвали в Вашингтон, а вместо него остался Бен Морган. Как-то раз он послал меня в дозор. Нашей группой командовал лейтенант — точная копия Пикеринга. Здравого смысла — ни капли. Мы должны были дознаться, кто грабит фуражирские обозы. Случалось такое, и не раз. Мне удалось напасть на след. И надо же… — Маккензи запнулся, — до чего я был неопытен тогда — вывел отряд прямиком к индейской деревушке.
Тяжело вздохнув, Маккензи помолчал.
— Не могу вспоминать о происшедшем без содрогания. Часа два я наблюдал за поселением и понял: племя, враждовавшее с жителями этой деревушки, учинило там разгром. Ни одного мужчины я не увидел. Остались только женщины, дети и старики. Я вернулся в отряд и доложил обо всем лейтенанту. И представьте, он все равно скомандовал идти в атаку. Мол, жители прячут дезертиров. Я всеми силами старался остановить его, но он приказал арестовать меня. Что я мог поделать?
Щадя Эйприл, Маккензи не рассказал, что его привязали к дереву, дабы собственными глазами увидел расправу. Слыша истошные вопли матерей, на глазах которых погибали дети, пронзенные штыками, он кричал, посылал изуверам проклятия.
— Я рвался помочь, защитить — безуспешно, — продолжал Маккензи. — Они связали меня так, что я и пальцем пошевелить не мог. А потом обвинили в нарушении присяги. Твердили, будто я смалодушничал.
Господи, какое унижение, как страдала его гордость! У Эйприл сжалось сердце. Помолчав, он заговорил вновь:
— Знаете, майор Морган и ваш отец — лучшие из офицеров, каких когда-либо я встречал. Морган выучил индейские диалекты, знает обычаи разных племен, стал настоящим разведчиком. Поставил цель — и добился своего! Он верил нам, индейским следопытам. Я имею в виду — информации, которую мы сообщали. Другие не верили, а он верил. Когда мы вернулись, я Моргана не нашел. Он был в дозоре. Лейтенант принялся сочинять небылицы заместителю Моргана. Уверял, будто в той деревушке прятались бандиты, и поэтому пришлось вступить в бой. Подлый враль! Оба орали на меня, обвиняли в измене. Бросили в тюрьму для военных… — Маккензи поперхнулся. — С тех пор я не верю ни одному белому. Цивилизованному белому, если угодно. Спорить с ними? Бесполезно! Они всегда правы, а ты — виноват. Вот тогда я поклялся, что никогда им не удастся лишить меня свободы. Никогда…
Эйприл стали понятны все его действия. Но что произошло потом?
— Я просидел в тюрьме неделю. Вернулся Морган. — Маккензи оживился. — Он поверил мне. Опросил всех, кто был там. Один солдат честно рассказал, как было дело. Морган приказал выпустить меня, а лейтенантом занялся военный суд. Когда я вышел из тюрьмы, понял: остаться в армии не смогу и кошмара того не забуду. Морган уговаривал, чтобы я не спешил, подумал. Но у меня и по сей день перед глазами те несчастные. Уехал я в горы, а пару лет назад ваш отец отыскал меня. К тому времени у меня уже была долина. Так хотелось официально оформить владение! Но для этого нужны деньги. Поэтому я вернулся.
Он умолк. После паузы со вздохом сказал:
— Знаете, Эйприл, ведь ничего не изменилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62