— Я не создан, Рена, для домашнего очага, — сказал он без околичностей. — И я не тот, кто тебе нужен.
— Я имела в виду не себя, Мэтт. Я спрашивала вообще.
— А я вообще и ответил. Тебе нужно продать свою ферму и возвращаться к себе в Пенсильванию. Твой дом там.
— Я так и собираюсь сделать. Если только мне не встретятся те люди опять, я, как только будет продана ферма, вскочу в первую же почтовую карету и поеду домой.
— Знаешь, я немало об этом думал. Мне кажется, они все-таки могли тебя принять за кого-то другого. Или перепутали имя.
— А я тебе о чем все время твержу? — упрекнула она его. — Сама мысль о том, что у меня есть нечто такое, чего стоит так домогаться, кажется мне просто смехотворной.
— Кроме, конечно, очевидного.
— Вряд ли тот тип по имени Гиб стал бы меня из-за этого убивать.
— Да, не похоже на это.
С тех пор, как они приехали в Сан-Антонио, Мэтт не переставал бороться с собой, доказывая себе, что с Вереной будет все в порядке, — ему очень хотелось в это верить. Так он чувствовал себя спокойнее. Его не должно было сейчас что-то обременять. Он не мог себе этого позволить. Она, впрочем, тоже. Ей меньше всего на свете нужно было влюбляться в данный момент в такого человека, как он.
— Какая красивая река, Мэтт.
— Очень.
— И сколько в ней изгибов и поворотов. Смотри, на солнце вода вспыхивает, как золото, а в тенистых местах сверкает, как серебро.
— И правда.
Они остановились в тени дерева и некоторое время молча смотрели на реку.
— Она такая же неторопливая и сонная, как и сам город, — проговорил он и посмотрел на Верену. На ее лице играли тени от непрестанно колышущихся деревьев, а ее каштановые волосы в лучах заходящего солнца казались золотистыми. Она смотрела на него своими чарующими светло-карими глазами, и он на минуту забыл, кто он такой и где он сейчас. Протянув руку, он кончиками пальцев поправил ей выбившуюся прядь волос:
— Господи, Рена…
Он осекся, а затем решительно произнес:
— Нет, я не могу с тобой ехать, просто не могу.
— Я знаю.
— Видишь ли, мужчины и женщины не могут быть хорошими друзьями.
— Но почему?
— Именно потому, что они мужчины и женщины. Дружба всегда переходит во что-то другое. А когда этому другому наступает конец, то между ними ничего не остается. Ты мне нравишься, Рена, и мне хотелось бы, чтобы все так было и дальше.
— Не припомню, чтобы я предлагала тебе себя.
— Я и не говорю такого. Просто пытаюсь объяснить тебе кое-что.
— Например, почему ты купил это платье?
— Я и сам не знаю, почему его купил, — клянусь тебе, не знаю. Наверное, хотелось сделать тебе приятное — чтобы у тебя осталась обо мне хоть какая-то память.
— Мэтт…
— Что?
— У меня мало знакомых мужчин, и всегда было немного. Но я хочу, чтобы ты знал: несмотря на все колкости и гадости, которые я тебе говорила, я очень ценю все, что ты для меня сделал, и благодарна тебе за это. Мне хотелось бы думать, что, может быть, мы не похожи на всех других и что нам удастся остаться друзьями. Может быть, ты когда-нибудь приедешь в Филадельфию?
— Ну, Филадельфия — город большой, Рена.
— Я живу… — Нет, это бесполезно. Когда она возвратится, ей придется искать себе другое жилье. — Впрочем, не это главное, ведь правда?
— Пожалуй. Да и вряд ли я туда когда-нибудь попаду.
— Что ж, ты прав.
— Ну как, готова к приему пищи?
— А ты?
— Я — да. Неподалеку от гостиницы есть одно очень симпатичное заведение. Портье в гостинице сказал, что там отличная кухня, и я думаю, нам стоит проверить. Мне по-прежнему хочется угостить тебя бифштексом.
— Я согласна.
Назад они шли молча, не обменявшись за всю дорогу и двумя словами. Когда молчать стало невмоготу, она вдруг выпалила:
— Скажи, почему ты не можешь поехать со мной?
У него всегда находились нужные слова, чтобы уходить от прямого ответа, но на сей раз он решил сказать правду.
— Ты правильно догадалась тогда, в самом начале. — Он попытался улыбнуться, но не смог. — Дело в том, что я вынужден, как говорится, лежать на дне.
Не осмеливаясь смотреть ей в глаза, он направил свой взгляд на симпатичный домик в испанском стиле на другой стороне улицы.
— Меня разыскивает полиция, Рена. — Он больше не мог смотреть в сторону и твердо встретил ее посерьезневший взгляд.
— Теперь ты все знаешь и можешь, если хочешь, звать сюда стражей порядка.
— Думаю, я поняла это чуть ли не сразу, — тихо проговорила она.
— Ну и как?
— В каком смысле «ну и как»?
— Ты по-прежнему согласна отужинать со мной?
Она крепко сжала пальцами его руку и, прямо глядя ему в глаза, сказала:
— Меня не интересует, за что тебя разыскивает полиция. В чем бы там ни было дело, я все равно считаю тебя хорошим человеком. Если бы не ты, я, думаю, сейчас не стояла бы здесь.
— Что ж, по крайней мере мы не остались в долгу друг перед другом. — Глубоко вздохнув, он произнес совсем другим тоном: — Думаю, я уже созрел для бифштекса.
— Пожалуй, я тоже.
Испанский ресторанчик, о котором шла речь, оказался совсем небольшим, но на каждом столе была постелена белая чистая льняная скатерть и стояла красивая масляная лампа. После энергичного жестикулирования и объяснений на смеси ломаного английского и ломаного испанского языков был в конце концов сделан заказ. Когда официант ушел, Мэтт откинулся назад, прислонившись спиной к белой стенке, и сказал:
— Только Богу известно, что нам с тобой принесут.
— Главное, чтобы оно разрезалось ножом и протыкалось вилкой, остальное меня не волнует, — уверила его она.
— Настолько проголодалась?
— Очень.
Оглянувшись вокруг и убедившись, что их никто не подслушивает, она наклонилась к нему через стол и после некоторых колебаний спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108