— Что это, интересно, вы делаете?
— Танцую, хотя с вами это не так-то просто.
— Я ведь вас предупреждала об этом.
— Ну хорошо. Раз вы ничего, кроме вальса, не танцуете, значит, будем танцевать вальс.
Он убрал со спины Верены руку и другой рукой повлек ее за собой к скрипачу. Затем он извлек из кармана сияющий новенький доллар и швырнул его музыканту. Тот ловко поймал монету и широко улыбнулся.
— Самый медленный вальс из твоего репертуара, — сказал ему Мэтт, — для самой хорошенькой женщины по эту сторону Атлантического океана — моей супруги.
— Да, сэр, конечно, сэр!
— Но вы дали ему целый доллар! — ужаснулась она.
— И к тому же самой бережливой хозяйки, — добавил Мэтт с невозмутимым видом. — Готова, дорогая?
Прежде чем она успела от него отстраниться, он прижался щекой к ее щеке и прошептал ей на ухо:
— Старайтесь не смотреть на меня с таким видом, будто я собираюсь вас задушить, ладно?
На этот раз, когда он вывел ее на площадку для танцев, все расступились и оставили их на ней одних. Его рука обвила ее стан, и толпа поощрительно загудела. Она почувствовала, как кровь прилила к голове и всю ее бросило в жар. От смущения она спрятала голову у него на груди и теснее прижалась к нему.
— Ну вот, так бы и давно, — негромко проговорил он.
Звучала медленная музыка, рука Мэтью Маккриди надежно поддерживала Верену, но она чувствовала себя неловко, и ей не удавалось придать своим движениям нужную плавность. Все ее тело было каким-то напряженным, словно деревянным, и это чувство неловкости еще более усилилось, когда он заговорил снова:
— Думаю, вы бы не блистали в бальных залах Нового Орлеана.
— А я никогда и не стремилась к этому.
— Может быть, если вы станете напевать про себя мелодию, вам легче будет двигаться в такт музыке, — с надеждой предложил он.
— Я полностью лишена музыкального слуха, — проговорила она сквозь стиснутые зубы.
— Такого не бывает — у всех есть хоть немного слуха.
— А у меня ни малейшего. Когда меня пытались обучить игре на фортепиано, преподаватель даже не стал брать у мамы денег, объяснив это тем, что добиться от меня способности чувствовать ритм музыки или слышать разницу между нотами — дело безнадежное.
— Так вы и петь не умеете? А я считал, что для настоящей леди это необходимое достоинство.
— Когда я пою, узнать мелодию невозможно… А теперь прошу вас — поскольку мы с вами установили, что я не могу ни петь, ни танцевать, может, пойдем и присядем?
— Исключено — по крайней мере, пока не оттанцуем мой доллар.
— Но вы же ставите нас в глупое положение; надеюсь, вы понимаете это?
— Извините, но именно вы сказали мне, что можете танцевать вальс, — напомнил он ей.
— Вы меня плохо слушали, — резко возразила она. — Я говорила, что танцую его, но не очень хорошо.
— Знаете, мне начинает казаться, что все в вас сплошное притворство и фальшь.
— Вы это говорите из-за того, что я не умею танцевать? Ничего более нелепого я в жизни не слышала.
— Нет, из-за того, что все сказанное вами оказывается в конце концов неправдой. Я теперь даже не уверен, что вы Верена Хауард.
— Ну, знаете, это уже слишком! Кроме того, абсолютно все, что я вам говорила, — это чистейшая правда, хотите — верьте, хотите — нет. А вот вы — вы о себе такого сказать не можете, Мэтью Маккриди!
— Улыбайтесь, Рена.
— Почему?
— Он по-прежнему на вас смотрит.
— И это должно меня волновать? Хватит, я и так уже выгляжу в их глазах неуклюжей дурочкой.
— Вы его знаете?
— Кого именно?
— Того, что курит сигару — вон там, возле дерева.
Маккриди повел ее по более широкому кругу, и она, изобразив на лице самую ослепительную улыбку, на какую была способна, осмелилась взглянуть в указанном ей направлении.
— В первый раз его вижу, — твердо заявила она.
— Может быть, он просто ослеплен вашей красотой?
— Скорее он думает, что я выставила себя на посмешище, — холодно ответила она.
— Только не прекращайте улыбаться.
— У меня уже челюсти свело от этой постоянной улыбки.
И вдруг, словно по милости божьей, музыка перестала играть — то ли скрипач решил, что двух туров вальса вполне достаточно, то ли просто сжалился над Вереной. В довершение всех ее унижений Мэтью Маккриди, закружив ее в последний раз, подхватил ее, заключил в объятия и запечатлел на устах эффектный поцелуй. Боясь, что сопротивление сделает ситуацию еще более нелепой, она не стала ему мешать, ограничившись произнесенными вполголоса словами:
— Ваше поведение не делает вам чести; надеюсь, вы понимаете это?
— А я надеюсь, вы понимаете, что вам вряд ли удастся убедить шерифа Гуда, будто бы вас преследуют двое незнакомцев, утверждающих, что они ваши родственники, и в то же время угрожающих вас убить без всяких на то оснований; поэтому вам ничего другого не остается, как терпеть мое общество, чтобы в целости и сохранности добраться до Ко-лумбуса. В данный момент, кроме меня, у вас больше никого нет.
— Но это не означает, что вы можете без моего согласия целовать меня, а я вам, кажется, его не давала.
— Я просто подумал — надо всем им дать понять, что я женился на вас вовсе не потому, что был прельщен вашим умением танцевать.
Видя, как грозно нахмурилось ее лицо, он поспешил снова взять ее за руку:
— Ну-ну, успокойтесь, моя дорогая. И не прячьте улыбку хотя бы до тех пор, пока мы не окажемся в нашей комнате.
— Вы хотите сказать — в моей комнате.
— Вам не приходилось слышать, что Господь не любит проигравших, не признающих своего поражения?
— Вот как? Хотелось бы знать, где это вы отыскали такое место в Библии.
Снова запиликала скрипка, и пары стали заполнять свободное от людей пространство, а кое-кто из ковбоев начал притопывать в такт музыке, сопровождая ее звоном шпор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108