Поспешно встав с кровати, она подбежала к двери и крикнула:
— Эй, кто-нибудь, принесите, пожалуйста, мое платье! Неужели никто меня не слышит?
Но, кроме пожилого мексиканца, идущего по направлению к ее спальне, в коридоре никого не было. При виде Верены, стоящей в дверном проеме в полупрозрачной батистовой сорочке, мексиканец осклабился в широкой беззубой улыбке. Обескураженная, Верена попятилась в комнату, захлопнула дверь и заперла ее на засов.
Воздух в комнате был тяжелый, спертый. Она приблизилась к окну: повсюду, куда ни взгляни, были ее попутчики с поезда — они стояли, прислонившись спиной к стволам деревьев, или сидели на траве, а то и прямо на земле, либо примостившись, как птицы на насесте, на перилах крыльца и веранды, и каждый из них держал тарелку с едой. Молоденькая мексиканка — та самая, что унесла платье Верены, — ходила между ними, наполняя из кувшина их чашки.
Смотреть на это было невыносимо; она отошла от окна и села на край кровати. Пружины под матрацем зловеще заскрипели и стремительно опустились вниз. Отломив небольшой кусок хлеба, она окунула его в бульон и положила в рот, утешая себя мыслью, что это лучше, чем ничего. Но вскоре пришла к выводу — если и лучше, то ненамного: под покрывавшей бульон пленкой жира была пересоленная жидкость, сильно отдававшая луком. Да, таким варевом она не стала бы потчевать своих гостей ни при каких условиях.
Некоторое время спустя в дверь тихонько постучали. Наверное, мексиканка принесла наконец ей платье, решила она, и, отодвинув засов, торопливо распахнула дверь. Она снова ошиблась — это был Мэтью Маккриди с большим саквояжем в одной руке и чем-то вроде свернутой салфетки в другой.
— Сюда нельзя, — выпалила она, поспешно прячась за дверь и пытаясь закрыть ее. — Вам придется прийти попозже.
Но он опередил ее и успел вставить в щель ногу. Никак не реагируя на ее смущение, он прошел в комнату, а Верена, словно оцепенев, так и продолжала стоять у двери. Еще больше она была поражена, когда он, положив сверток на сиденье стула и опустив на пол саквояж, снял с себя пиджак и повесил его на спинку стула. Скрестив на груди руки, Верена локтем толкнула дверь и буквально взорвалась от возмущения:
— Вы соображаете, что делаете?! Разве вы не видите, что я не одета?
— Тсс! А то еще подумают, что мы ссоримся.
— Мне безразлично, что там подумают! — Она обвела взглядом комнату в поисках чего-нибудь тяжелого, но ничего подходящего не увидела. — Сейчас же убирайтесь из моей комнаты! Вы слышите? Убирайтесь отсюда!
Но он как ни в чем не бывало, не торопясь развязывал свой узкий черный шелковый галстук. Вне себя от негодования, она бросилась было к окну, чтобы позвать на помощь, но вовремя спохватилась, представив на секунду, кем может оказаться тот, кто придет на ее зов, и к чему это может привести. Боясь, что ее услышит кто-нибудь вроде Эла Томпсона, она даже понизила голос:
— Ответьте мне все-таки: что вы здесь собираетесь делать?
Он окинул ее ироническим взглядом (в его почти черных глазах так и запрыгали озорные чертики) и с затаившейся в уголках губ улыбкой ответил:
— Всего лишь поудобнее устроиться и выспаться.
— Послушайте, если вы посмеете притронуться ко мне хоть пальцем, я подниму на ноги весь дом. Буду кричать до тех пор, пока сюда не придет лично шериф Гуд.
Видя, что на Маккриди это не производит ни малейшего впечатления, она пригрозила:
— Скажу ему, что вас разыскивает полиция — что вы силой пытались мной овладеть… что в…
— Я принес вам жареного цыпленка, — негромко проговорил он.
— Да вы меня совсем не слушаете! Повторяю — я раздета, и вам здесь не положено находиться! Это, в конце концов, неприлично!.. — И тут до ее сознания наконец-то дошел смысл сказанных им слов; после короткой паузы она недоверчиво спросила: — Вы что, принесли мне еду?
— Там у меня три куска цыпленка. — Уже не пряча улыбки, он окинул Верену неторопливым взглядом и проговорил: — Никогда не мог понять, почему это женщины считают себя голыми, если на самом деле все у них остается прикрытым.
— Будь у вас хоть какое-то представление о благопристойности, вы бы и сами догадались, — отозвалась Верена. — Так где же она?
— Что именно — моя благопристойность или еда?
— Еда, конечно.
— Я положил ее на стул. Можете пойти и взять, — произнес он небрежным тоном, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки.
Видя это, она на какой-то момент даже лишилась дара речи, но быстро пришла в себя и холодно произнесла:
— Может быть, я и голодна, мистер Маккриди, но не до такой же степени.
— Как вам будет угодно. Раз вы отказываетесь, я и сам могу это съесть — где-нибудь поближе к вечеру, до того как отправиться на боковую. Накормив такую ораву, миссис Гуд вряд ли станет сегодня готовить еще что-нибудь существенное.
— Ну так знайте, отправляться на боковую — что бы вы под этим ни подразумевали — вы будете где угодно, только не здесь.
Он посмотрел сначала на кровать, потом на нее и деловито произнес:
— Знаете, хоть я и говорил, что вы малость тяжеловаты, много места, пожалуй, вы не займете. Давайте сделаем так — берите с собой в постель эту вашу булавку и, если я во сне перекачусь на вашу половину кровати, вы меня ткнете ею, и все будет в порядке.
— Что, что? — ошеломленно выдохнула она. — Неужели вы хоть на секунду могли предположить, что я?.. Так вот, сейчас же выбросьте эти глупости из головы. Это моя комната, мистер Маккриди! Не знаю, что вы там еще задумали, но со мной такие номера не проходят!
Заметив в углу, за пустой круглой печкой, ржавую кочергу, она потихоньку стала к ней приближаться. Краем глаза она видела, что он снимает рубашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108