Произнося эти слова, он невольно осмотрелся вокруг, словно человек, который боится, что его подслушивают, хотя как будто нет никого постороннего.
Франциск знал, что, когда кто-нибудь хочет поделиться тайной, стены Лувра пропускают через себя звуки, подобно фильтру, пропускающему через себя воду.
Поэтому, не решаясь высказать свою мысль до конца, он удовольствовался тем, что сказал:
— А, значит, ваше мнение таково, что королева-мать не имеет права меня огорчать. Тогда как бы вы поступили, мой кузен, если бы вы были королем Франции, а королева-мать вас огорчила… Короче говоря, что бы вы сделали на моем месте?
Принц понял, в чем смысл жалобы короля; однако, привыкший при любых обстоятельствах говорить то, что думает, он переспросил:
— Что бы я сделал на вашем месте, государь?
— Да!
— На вашем месте я бы взбунтовался.
— Вы бы взбунтовались? — радостно воскликнул Франциск.
— Да, — откровенно и просто заявил принц.
— Но каким образом взбунтоваться, мой дорогой Луи? — спросил Франциск, подходя к принцу поближе.
— Да так, как всегда бунтуют, государь: бунтуя. Посоветуйтесь с теми, кому к этому не привыкать. Да и способы не столь уж разнообразны: к примеру, не повиноваться или хотя бы делать все возможное, чтобы противостоять несправедливой власти или безжалостной тирании.
— Но, кузен, — усомнился Франциск, явно обдумывая слова принца, — так может взбунтоваться крепостной против своего сеньора; но сын не может, как мне представляется, взбунтоваться в строгом смысле этого слова против собственной матери, точно так же как подданный — против своего короля…
— Тогда чем же занимаются в данный момент, — возразил принц, — те тысячи гугенотов, что, как из-под земли, объявились в ваших отдаленных провинциях, в Нидерландах, в Германии, как не подготовкой гигантского бунта против папы? А ведь папа — наивысший из королей.
— Да, принц, — отвечал Франциск (раздумья у него уступили место грусти), — да, вы правы, и я вам признателен за то, что вы мне это сказали. Я так редко с вами вижусь, мой кузен, а ведь вы один из членов моей семьи, человек, которому я больше всего доверяю, придворный, к которому я испытываю самые дружеские чувства. С детских лет, мой дорогой принц, я ощущаю по отношению к вам искреннюю приязнь и симпатию, вполне объяснимую вашей смелой откровенностью. Ни один человек не решился бы говорить со мною так, как это сделали вы, за что я вам благодарен вдвойне и в знак моей благодарности хочу сделать вам признание, которого не делал никому и которое королева-мать только что вырвала у меня.
— Говорите, государь.
Король обнял Конде за шею и притянул его к себе.
— Так вот, мой дорогой принц, — продолжал он, — не исключено, что мне потребуется не только ваш совет, о чем я сейчас просил, но и ваша поддержка.
— Я в полном распоряжении вашего величества.
— Так вот, мой кузен, я безумно влюблен.
— В королеву Марию? Я об этом знаю, государь, — сказал Конде, — это стало настоящим придворным скандалом.
— Не в королеву Марию… но в одну из ее фрейлин.
— Вот как! — воскликнул принц, разыгрывая глубочайшее изумление. — И, само собой разумеется, вашему величеству отвечают взаимностью?
— Меня несказанно любят, кузен!
— И дают вашему величеству доказательства любви?
— Да.
— Меня бы удивило, государь, если бы дело обстояло иначе.
— Ты меня не спрашиваешь, о ком идет речь, Луи?
— Я не могу позволить себе допрашивать короля, но я жду, когда король пожелает довести свое признание до конца.
— Луи, это дочь одного из знатнейших сеньоров при французском дворе.
— О!..
— Это дочь маршала де Сент-Андре, Луи.
— Примите мои сердечные поздравления, государь. Мадемуазель де Сент-Андре — одна из самых красивых особ королевства.
— Значит, это так? Ты вправду так думаешь, Луи? — воскликнул король, вне себя от радости.
— Когда-то, государь, я испытывал по отношению к мадемуазель де Сент-Андре точно такие же чувства, как и ваше величество.
— Это только укрепляет нашу симпатию друг к другу, мой кузен.
— Я не осмелюсь напрасно похваляться этим, государь.
— Значит, ты считаешь, что я прав?
— Тысячу раз правы! Когда встречаешь такую девушку, то, кто бы ты ни был, король или простолюдин, ты всегда прав, если влюбишься в нее, а особенно если и она тебя полюбит.
— Значит, таково твое мнение?
— Не только мое, но и, должно быть, всех на свете, за исключением господина де Жуэнвиля… Я полагаю, король, к счастью, не спрашивал у него совета, а поскольку вполне возможно, что он ничего не знает о чести, какую король оказал его невесте…
— Вот тут-то ты ошибаешься, Луи, — возразил король, — дело в том, что он об этом знает.
— Ваше величество хочет сказать, что он о чем-то подозревает?
— Я же говорю тебе, что он все знает.
— О! Это невозможно…
— Но я же говорю тебе, что это так!
— Но, государь, это невероятно!
— И все же приходится верить… Однако, — продолжал король, нахмурив брови, — я бы не придавал этому факту особого значения, если бы за ним не последовали события особой важности, вызвавшие бурную сцену между мной и матерью, о чем я уже упомянул в нескольких словах.
— Но что такое важное могло произойти, государь? Я надеюсь, что ваше величество соблаговолит посвятить меня в смысл подобной загадки, — простодушно произнес принц де Конде, лучше кого бы то ни было знавший истинный ее смысл.
И тут король жалобным голосом стал рассказывать о происшедшей между ним и матерью бурной сцене, и время от времени голос его обретал жесткие нотки.
Принц слушал с глубоким вниманием.
И как только Франциск кончил, он проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106