Но она не выдала себя ничем, и на непринужденный поклон и насмешливую улыбку принца ответила долгим грациозным реверансом.
Затем она обратила к нему донельзя ласковый взор и заговорила сладчайшим голосом:
— Какой из святых я должна вознести свою благодарность за этот визит, столь же ранний, сколь и неожиданный?
— Святой Аспазии, мадемуазель, — ответил принц и поклонился с преувеличенным почтением.
— Монсеньер, — заявила девушка, — сомневаюсь, что я смогу, как бы я ни старалась, отыскать ее в календаре года тысяча пятьсот пятьдесят девятого от Рождества Христова.
— Что ж, мадемуазель, если вам обязательно нужно возблагодарить какую-то из святых за скромное удовольствие оказаться в моем присутствии, то дождитесь смерти мадемуазель де Валантинуа, а затем ее канонизации; это непременно случится, если вы дадите по этому поводу совет королю.
— Поскольку я сомневаюсь, что мое влияние простирается до такой степени, то я, монсеньер, ограничусь тем, что поблагодарю вас лично и одновременно со всем смирением задам вопрос, чему я обязана радостью увидеться с вами.
— Как, вы не догадываетесь?
— Нет.
— Я прибыл, чтобы принести самые искренние поздравления по поводу милостей, которые только что имел честь оказать вам его величество.
Девушка залилась краской; затем, под воздействием мгновенной реакции, щеки у нее стали мертвенно-бледными.
И все же она была весьма далека от реальности; она всего лишь предполагала, что ночное приключение наделало много шума и эхо от него достигло ушей принца.
Поэтому она удовольствовалась тем, что обратила на принца взгляд, таивший в себе нечто среднее между вопросом и угрозой.
Принц делал вид, что ничего не замечает.
— И все-таки, — улыбаясь, спросил он, — как могло случиться, мадемуазель, что комплимент, который я имел честь вам сделать, мгновенно вызвал у вас на щеках краску цвета губ — правда, она вскоре сошла, — затем ваши щеки приобрели цвет платка, того самого, что вы имели честь мне подарить однажды ночью?
Принц произнес заключительные слова столь многозначительно, что он более не мог ошибиться в отношении выражения лица мадемуазель де Сент-Андре.
Оно стало откровенно угрожающим.
— Остерегитесь, монсеньер! — воскликнула она голосом тем более страшным, что интонация его оставалась совершенно спокойной. — Кажется, вы явились сюда с намерением меня оскорбить.
— Вы считаете меня способным на подобную дерзость, мадемуазель?
— Или на подобную низость, монсеньер. Какое из этих двух слов кажется вам наиболее подходящим при данных обстоятельствах?
— Об этом же я спросил себя, когда очутился подле вашей двери, мадемуазель. Тогда я сказал сам себе: «Наберись дерзости!» — и вошел.
— Значит, вы признаете, что именно таковы были ваши намерения?
— Возможно. Но, по здравом размышлении, я предпочел предстать перед вами в ином свете.
— В каком же?
— В качестве бывшего поклонника ваших чар, превратившегося в баловня вашей судьбы.
— И, само собой разумеется, в этом качестве вы хотели бы попросить у меня какой-либо милости?
— Огромнейшей, мадемуазель.
— Какой же?
— Чтобы вы соблаговолили простить меня за то, что я явился виновником злополучного ночного визита.
Мадемуазель де Сент-Андре с долей сомнения посмотрела на принца: она не могла поверить, чтобы человек так безоглядно и целеустремленно направлялся в пропасть. Бледность ее стала мертвенной.
— Принц, — спросила она, — вы на самом деле совершили то, о чем вы сейчас сказали?
— Да, я это совершил.
— Если это правда, то позвольте мне сказать, что вы просто потеряли рассудок.
— А я, напротив, просто полагаю, что был лишен его вплоть до настоящего момента, и лишь сейчас он ко мне вернулся.
— Но неужели вы считаете, что такое оскорбление может остаться безнаказанным, каким бы вы там ни были принцем, или вы, сударь, надеетесь, что я не уведомлю об этом короля?
— О! Это лишнее.
— То есть как лишнее?
— О Господи, да ведь я сам уже уведомил его на это счет.
— И сказали, что, выйдя от него, собираетесь зайти ко мне?
— Ей-Богу, нет! Я поначалу об этом и не помышлял; эта мысль пришла мне в голову по дороге: ваша дверь оказалась у меня на пути, а вам ведь, конечно, известна пословица: «Вора делает случай». И я подумал, что будет по-настоящему любопытно проверить, не стану ли я, по счастью, первым, кто придет к вам с поздравлением. Я, в самом деле, первый?
— Да, сударь, и это поздравление, — гордо произнесла мадемуазель де Сент-Андре, — я охотно принимаю.
— А раз вам так понравилось первое поздравление, то позвольте мне сделать еще одно.
— По какому поводу?
— По поводу безупречного вкуса вашего туалета при столь торжественных обстоятельствах.
Мадемуазель де Сент-Андре закусила губу. Принц избирал такое поле битвы, где обороняться ей будет особенно трудно.
— У вас богатое воображение, монсеньер, — проговорила она, — и, безусловно, именно благодаря этому воображению вы оказываете честь моему туалету, считая его намного лучше, чем он был на самом деле.
— Клянусь вам, нет, ведь на самом деле он был весьма прост и состоял из миртовой ветви в этих прекрасных волосах.
— Из миртовой ветви! — воскликнула девушка. — Откуда вы знаете, что у меня в волосах была миртовая ветвь?
— Я ее видел.
— Вы ее видели?
Мадемуазель де Сент-Андре соображала все меньше и меньше и чувствовала, как хладнокровие начинает ей изменять.
— Продолжайте, принц, продолжайте, — произнесла она. — Я так люблю сказки!
— Тогда вы, должно быть, помните предание о Нарциссе… О том, как Нарцисс, влюбившийся в самого себя, рассматривает свое отражение в водах ручья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106