Закончив возводить стены, Франсуа Гишар обтесал балки и стропила и увенчал свое творение крышей из камыша; таким образом, папаша Поммерёй, сопровождавший каждую новую стадию возведения хижины все более язвительными насмешками, в один прекрасный день увидел, как рыбак поднимается на конек кровли, чтобы привязать к трубе великолепный букет из всех весенних цветов, какие только можно было найти на берегах его любимой реки.
Виноградарь корчился от смеха, глядя на эти ухищрения, казавшиеся ему проявлением непомерного самомнения ничтожного каменщика. Он даже поспешил закончить свои труды, чтобы пораньше вернуться в Шенвьер и позабавить Луизон рассказом о новой причуде ее бывшего воздыхателя.
По-видимому, дочь не разделяла веселости отца; она побледнела, ничего не сказала и оставалась задумчивой до конца дня; вечером же Луизон заявила, что она больна и заперлась в клетушке, служившей ей спальней.
Однако в полночь девушка еще не ложилась спать, а ходила босиком взад и вперед по своей тесной комнатушке, ломая руки, и, казалось, пребывала в. сильном волнении; время от времени она опускалась на колени и принималась страстно молиться.
И тут камешек, брошенный в окно, отчего зазвенели стекла, прервал молитву Луизон; стремительно вскочив, она открыла окно и увидела Франсуа Гишара, сидевшего на заборе.
— Боже мой, — прошептала девушка, — если отец проснется и увидит Франсуа, он может его убить!
Эта мысль, очевидно, одержала верх над всеми ее колебаниями.
Луизон сделала своему возлюбленному знак пока не спускаться во двор, поспешно собрала небольшой узелок, взяла в руки башмаки, тихо прошла через комнату, где спал отец, отворила ворота и протянула руку Франсуа Гишару. Рыбак взял ее на руки и понес так же бережно, как мать несет ребенка; он спустился с холма бегом и остановился лишь для того, чтобы опустить свою драгоценную ношу в лодку и, взяв весла, перевезти ее на другой берег.
Стояла весна, и ночной воздух была теплым и душистым; мягкий ветер вызывал легкую рябь на воде и шелестел острыми листьями лягушечьей травы; луна прочертила на воде широкий серебристый след; из каждого куста раздавались соловьиные гимны любви.
От этого величественного зрелища слезы Луизон быстро высохли.
Дело было сделано: Франсуа Гишар завоевал жену, подобно английским лордам и героям многих романов.
III. О ТОМ, КАК БОГУ БЫЛО УГОДНО ПОДВЕРГНУТЬ ФРАНСУА ГИШАРА ИСПЫТАНИЮ, ТАК ЖЕ КАК НЕКОГДА ЕМУ БЫЛО УГОДНО ИСПЫТАТЬ ИОВА
Это событие наделало много шума и на равнине и на холме.
Целую неделю у кумушек от Жуэнвиля до Ормесона и от Гравеля до Сюси не было другой темы для сплетен, а прачки, которые выколачивали белье вальками, стоя на коленях на берегу реки, долго еще обсуждали это происшествие.
Как правило, люди, за исключением нескольких глупцов, винили в случившемся папашу Поммерёя. По их мнению, виноградарь слишком рано торжествовал победу.
Все насмехались над крестьянином, и от этого его негодование по отношению к похитителю становилось еще больше.
Но к счастью, сосед-бакалейщик, человек довольно сведущий, разъяснил папаше Поммерёю, что, будучи совершеннолетней, Луизон может потребовать свою часть материнского наследства и с помощью некоторых формальностей, которые будут дорого стоить, одержать верх над отцовским упрямством; после этого виноградарь признал себя побежденным.
Папаша Поммерёй люто ненавидел своего будущего зятя: двадцать раз в день он от всей души желал ему зацепиться за сеть и сгинуть вместе с ней на дне Марны, но представлять себе, как денежки, которые он привык считать своими, будут перетекать в руки тех, кого крестьянин величал не иначе как «эти грязные писаки», было настолько чудовищно, что он не решался отяготить свою совесть.
Вот почему отец согласился на то, чтобы Луизон Поммерёй стала женой Франсуа Гишара, но при условии, что она письменно засвидетельствует свой отказ от всяких прав на имущество покойной матери.
Таким образом, Франсуа Гишар получил то, о чем его предки даже не мечтали.
Рыбак не только царствовал на Марне, будучи полновластным хозяином реки — он мог расставлять свои сети где угодно, не опасаясь ни придирчивых смотрителей, ни завистливых землевладельцев, но и был женат на той единственной женщине, которую любил; и что еще удивительней, жена оказалась даже лучше, чем он предполагал, когда она была его невестой.
Если когда-нибудь восторженный муж мог называть свою супругу сокровищем, то это был Франсуа Гишар; в самом деле, Луизон была стойкой, кроткой и покорной, и никогда еще под небом Бри не бывало столь безупречной хозяйки.
Она чинила сети мужа и плавала вместе с ним по реке, управляя лодкой, как настоящий подручный рыбака, причем так ловко, что весла производили не больше шума, чем стрекоза, порхающая над кувшинками; Франсуа Гишару даже ни разу не приходилось прибегать к помощи ножа, когда удочки цеплялись за какую-нибудь корягу. Кроме того, сколько бы хлопот ни было у Луизон, она всегда ухитрялась приготовить к приходу мужа суп и рагу, так что рыбак получал в своей хижине, стоявшей на островной косе, представление о гастрономических радостях граждан директоров из Люксембургского дворца.
К многочисленным достоинствам Луизон присоединялось еще одно качество, столь редкое у женщин, обреченных на муки беременности и одновременно на тяжелый физический труд, — она по-прежнему была красивой. Разумеется, солнце окрасило ее некогда белые руки и свежее лицо в цвет флорентийской бронзы, но черты лица рыбачки оставались такими же правильными, как прежде, и этот его теплый мужественный оттенок превосходно сочетался с ее обликом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89