Клянусь килем, другого такого сокровища мне не найти.
— Однако, — возразил Валентин, чей голос звучал приглушенно, а рука, опиравшаяся на спинку стула, дрожала, — прежде, чем сделать девушке такое предложение, ты должен убедиться, что она питает к тебе некоторую симпатию… что она любит или может тебя полюбить.
— Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, что фатовство не мой порок, — ответил скульптор, краснея. — Я не настолько глуп и не решился бы на такой шаг, не будь я совершенно уверен, что мне позволено так поступить.
Валентин некоторое время хранил молчание; он так тяжело дышал, что, казалось, сейчас задохнется, и его рука, продолжавшая опираться на спинку стула, сильно дрожала от нервного возбуждения.
— Ришар, — наконец, произнес он, — ты хорошо обдумал то, что собираешься предпринять?
— Полно! — воскликнул капитан «Чайки». — Ты сейчас откроешь с левого и правого борта перекрестный огонь из нравоучений, а меня, видишь ли, так и подмывает сказать о морали то же, что кто-нибудь другой сказал бы о шпинате. Я очень рад, что не люблю ее, ибо, если бы я ее любил, мне пришлось бы ее проглотить, а меня от нее тошнит. Следовательно, если ты собираешься читать мне нравоучения, я уйду.
— Тебе незачем уходить.
— Хорошо, тогда скажи, неужели ее придется пожалеть, если она завербуется на мой фрегат? Я люблю эту малышку всей душой.
— Нет, ты ее не любишь. Если бы ты ее любил, ты не стал бы требовать, чтобы она пожертвовала своей женской честью в доказательство любви к тебе; если бы ты любил Юберту, ты уважал бы ее и при мысли, что собираешься низвести ее до уровня тех, которые только что были тобою упомянуты, твое сердце содрогнулось бы от возмущения.
— Но, в конце концов, она мне нравится, — продолжал скульптор сердитым, почти угрожающим тоном.
— Да, и раз девушка тебе нравится, значит, надо ее опозорить?
— Опозорить! Можно подумать, что речь идет о королеве Маркизских островов!
— Ришар, неужели я слышу от тебя такие слова, ведь ты столько раз с гордостью причислял себя к простым людям? Если какой-нибудь хозяйский сынок соблазнит девушку из народа, это вполне понятно — в конце концов, чего еще от него ждать! Но если мы станем покушаться на честь своих сестер по бедности и несчастью — это же самое настоящее кощунство!
— Выходит, члены команды «Чайки» теперь навеки обречены соблазнять одних герцогинь? Нет уж, спасибо, мы на это не согласны!
— Ах, Ришар, Ришар! Не старайся быть хуже, чем ты есть на самом деле. По воле Провидения тебе удалось спасти Юберту от бесчестья, а теперь ты сам хочешь совершить злодеяние, которого тогда не допустил, заклеймив и наказав виновного у меня на глазах? Я отказываюсь в это верить, Ришар.
— Однако, — с пробудившимся в нем недоверием возразил скульптор и пристально посмотрел на друга, словно пытаясь проникнуть в его мысли, — я впервые вижу, чтобы ты так сильно интересовался какой-нибудь женщиной.
— Тебе ли, Ришар, удивляться, — ответил Валентин, делая над собой усилие, чтобы казаться спокойным, — что я проявляю участие ко всем страждущим?
— Нет, — продолжал скульптор, как бы размышляя вслух, — нет, вряд ли ты захотел бы порисоваться перед другом. К тому же, я тебя знаю: ты покрыт броней и твой панцирь надежно защищает тебя от маленького шалопая с луком и стрелами. Насколько мне известно, у тебя никогда не было любовницы.
— И никогда не будет.
— Поклянись в этом, — сказал капитан «Чайки», видимо нуждавшийся в том, чтобы друг развеял его последние подозрения.
— Клянусь! — ответил Валентин с некоторой торжественностью, словно прочитав мысли друга.
Казалось, Ришар был охвачен сильным волнением.
Живость, веселый нрав, простодушное обаяние, а также красота Юберты покорили скульптора. В течение месяца он лелеял мечту сделать девушку одновременно дамой своего сердца и юнгой своего небольшого судна, и каким бы авторитетом ни пользовался у него Валентин, тот не мог заставить Ришара отказаться от столь радужного будущего.
— Сотни тысяч чертей! — вскричал скульптор, как никогда часто прибегавший к словам из языка моряков. — Как глупо было с моей стороны показывать тебе свои флаги, прежде чем юнга ступил на борт корабля! Каким же я был дураком, когда рассказал тебе о своих планах!
— Я избавлю тебя от этих угрызений совести, Ришар, — промолвил Валентин. — Послушай, я никогда ни о чем тебя не просил, так вот, сейчас я прошу: откажись от своей затеи ради нашей дружбы.
— Постараемся! — резко ответил капитан «Чайки». — Сегодня праздник в Аржантёе, и там будут лодочные гонки; так вот, моя шхуна возьмет курс в ту сторону, вместо того чтобы совершать прогулку по Марне. Я буду пить, шуметь, валяться под столом, и горе тому, кто встанет у меня на пути! Ах! Пусть только посмеют меня разозлить! Пусть только посмеют!
Произнося эти слова, скульптор взял со стула три костюма неаполитанских матросов и сложил их; закончив
фразу, он сунул сверток под мышку и ушел, не попрощавшись с другом, с недовольным и обиженным видом школьника, только что получившего внушение от учителя.
Когда шаги Ришара под аркой ворот затихли, Валентин дал волю своей печали. Опустившись на стул, он воскликнул, рыдая:
— О Боже, Боже! Она любит Ришара!
Еще долго и неподвижно он сидел в одной и той же позе, подпирая голову рукой; по его щекам струились слезы; скатываясь вниз, они оставляли на полу причудливый след.
Наконец молодой человек поднял голову и, грустно улыбаясь, сказал:
— По крайней мере, теперь я смогу с ней видеться, не подвергая опасности ни ее, ни себя… Я дал клятву.
XV. О ТОМ, КАК КАПИТАН «ЧАЙКИ» РЕШИЛ ПОЙТИ НА АБОРДАЖ
Мы видели, что Ришар, расставшись с другом, в очень плохом настроении ушел из дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89