она ощущала неимоверное облегчение в этом поклонении реликвиям прошлого, занимающем столь большое место в религии памяти; в то же время она невольно начала сравнивать человека, о любви которого даже не подозревала, с человеком, чья прихоть сыграла столь роковую роль в ее судьбе; она поднимала глаза к Небесам и спрашивала с почтительным упреком:
— Боже! Почему же этот, а не тот?
В этот день Юберта поняла, что несомненно погибнет, если с помощью решительных мер не избавится от страстного чувства, поселившегося в ее сердце.
Выйдя из комнаты Валентина, она закрыла за собой дверь и выбросила ключ во дворик, куда выходили застекленная дверь, заменявшая окно в комнате молодого ювелира, и широкие окна, через которые свет проникал в мастерскую.
У девушки был только один способ остаться порядочной, сохранить душевную чистоту и верность по отношению к Ришару, несмотря на его вину перед ней: ей надо было найти забвение в своем горе, и она решила добиться этого любой ценой.
Она не стала ложиться спать, дождалась Ришара и заявила ему, что завтра же отправится вместе с ним на танцы, куда он так хотел ее отвести.
Скульптор воспринял эту новость с глубоким удовлетворением, ибо похищение внучки рыбака из Ла-Варенны и сопутствовавшие этому обстоятельства наделали много шума среди любителей гребного спорта. У бывшего капитана «Чайки» то и дело спрашивали, почему он не приводит свою новую подругу на собрания экипажей верхнего течения Сены, и подшучивали над его ревностью — то был несправедливый упрек, так как скульптор скорее предпочитал хвастаться своей любовницей, нежели в одиночестве любоваться своим сокровищем, коль скоро это сокровище было молодой и красивой женщиной.
На следующее утро Юберта отправилась за провизией; завернув за угол улицы Предместья Сент-Антуан и выйдя на Шаронскую улицу, она неожиданно столкнулась с Матьё-паромщиком.
Беляночка вздрогнула; при виде Матьё она бросилась ему навстречу, тут же вспомнив о своем деде.
Однако паромщик отвернулся, сделав вид, что не заметил ее, и направился дальше.
Это презрение к ней отозвалось в сердце Юберты болью, но она не отступила и схватила паромщика за руку.
— Матьё, скажите пожалуйста, как дела у моего дедушки! — взмолилась Беляночка.
— Хороши они или плохи, не все ли равно, — отвечал селянин, пытаясь вырвать свою руку, — по-моему, ты уже доказала, что тебе нет до этого никакого дела.
— О! Я умоляю вас, Матьё, ответьте, — продолжала упрашивать его Юберта, — вы так добры и отзывчивы: хотя вы и сами бедны, ни один нищий не отошел от вашей двери с пустыми руками; не откажите же в милостыне словом той, что просит ее у вас со смирением и раскаянием и сердце!
Отчаяние, написанное на лице девушки, по-видимому, тронуло паромщика.
— Эх, Юберта, Юберта, — произнес он уже более мягко, — ты была украшением нашего полуострова, как же ты могла так быстро стать его позором?
Услышав этот упрек, Юберта опустила голову.
— Бывает, что родители противятся шашням дочери, а она все равно хочет выйти замуж за своего дружка — это еще можно понять, но как же тебя, Юберта, угораздило влюбиться в развратника?
— Он на мне женится, Матьё. Матьё пожал плечами.
— Постарайся его поторопить, — с явной насмешкой произнес паромщик, — если он промедлит, ему придется отложить свадьбу на полгода.
— Почему?
— Да потому, что ты будешь в трауре, черт возьми!
— В трауре?.. Ах! Дедушка, мой бедный дедушка!
— Еще бы! Видишь ли, Юберта, слезы, что мы проливаем над покойницами, которые были честными женщинами, это, в конце концов, всего лишь вода, но, если наши дети творят то, что сделала ты, мы плачем кровью!
— О Боже мой, Боже мой!
— Франсуа еще держится, старается не показывать, что ему плохо, но все видят, что он еле жив. Старик по-прежнему продолжает расставлять свои снасти, чтобы позлить наших буржуа, а тем никак не удается обнаружить места, где он их забрасывает, но он делает все так медленно, с таким трудом управляется с веслами, которые когда-то казались в его руках легче перышка, что сразу становится ясно: смерть уже дышит ему в затылок. Слушай, когда я вижу, как, повесив голову, он плывет по реке, бледный и худой как мертвец, или когда он, бедняга, опустив глаза, словно чего-то стыдится, проходит мимо, я не могу удержаться от слез, иначе моя голова могла бы лопнуть, как переполненная бочка. Ах, если бы не господин Валентин…
— Господин Валентин, Матьё! Что ты такое говоришь?
— Я говорю, что, если бы этот добрый малый не утешал Франсуа, старик давно бы отправился на тот свет… Ах, у парня просто золотое сердце, не то, что у того обманщика, который прикидывался простым рабочим…
— Стало быть, господин Валентин живет в Ла-Варенне?
— Конечно, нет, но он бывает там по три-четыре раза в неделю, и тогда бедный старик немного оживает. Они уходят в дом и сидят там взаперти; моя жена даже слышала однажды, проходя мимо вашей хижины, как они оба рыдали… Эх, Юберта, будь ты чуть-чуть умнее, ты нашла бы себе прекрасного мужа, и тебе не пришлось бы швырять свой свадебный убор из флёрдоранжа на ветер, который пригнал в наши края эти окаянные лодки, чтоб их черти забрали!
— Валентин! Значит, он любил меня?.. О Боже мой, Боже мой, что вы такое говорите, Матьё?
— Любил он тебя или не любил, дочка, теперь уже все равно. Правильное решение лучше напрасных сожалений; думай сейчас только об одном: если ты хочешь, чтобы твой дед благословил тебя перед смертью, нужно поторопиться, а не то будет поздно.
— Ах, Матьё, — вскричала Юберта, лицо которой внезапно раскраснелось, а глаза засверкали, — не сегодня, так завтра я пообещаю дедушке, что скоро смогу заслужить его прощение, либо сойду в могилу раньше, чем он!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89