Из мужчин этого семейства я знал только Мориса Коллара; в раннем детстве мы бегали с ним по тенистым аллеям Вилье-Элона. Очевидно, этот человек, бежавший от света, удалившийся в пустыню, и был им, а значит, он был и дядей Марии Каппель. Вот почему портрет несчастной узницы стоит у него на каминной полке. Родство мне все объяснило.Морис Коллар! Но почему он отказался от приятного обоим рукопожатия, которое омолодило бы нас лет на тридцать?Что за непонятная стыдливость заставила его прятаться от меня – товарища его детства?Нет сомнения, что он опасался, как бы я, гордец, не упрекнул его за родственную связь и дружбу с женщиной, другом которой и почти что родственником был и я.Как плохо ты знаешь мое сердце, бедное кровоточащее сердце Мориса Коллара! И как горьки мне твои сомнения и безнадежность.Мало в моей жизни было столь безрадостных минут. Сердце мое облилось горькой печалью.Я собрался было вернуться в Сменду, и непременно вернулся бы, будь я один. Но поступив так, я задержал бы своих спутников на двое суток.Мне пришлось удовольствоваться малым – я вырвал листок из блокнота и нацарапал карандашом:«Милый Морис,что за безумная и горькая мысль посетила тебя, когда вместо того, чтобы броситься в мои объятия – как к другу, с которым не виделся двадцать лет, – ты спрятался и сделал все, чтобы я тебя не узнал? Если я правильно догадался о причине и она в том непоправимом несчастье, которое так больно переживаем мы все, то кто кроме меня мог бы тебя утешить, ведь я так хочу верить в невиновность несчастной узницы, чей портрет я увидел у тебя на каминной полке.До свидания! Я еду, и сердце мое полно слез, что переполняют и твое сердце. А. Дюма».
Как раз в эту минуту мимо нас проходили двое солдат, я передал им записку, адресовав ее Морису Коллару. Они пообещали, что он получит ее через час.Что до меня, то, поднявшись на вершину горы, я обернулся и увидел вдалеке лагерь Сменду – темное пятно среди красной африканской растительности.Я помахал рукой, прощаясь с гостеприимным домом, похожим на башню, из окна которого пустынник следил, возможно, за нашим маленьким отрядом, направлявшимся в сторону Франции. 20 Спустя три месяца после возвращения в Париж я получил по почте пакет со штемпелем Монпелье.Я разорвал конверт и достал рукопись – буковки – изящные, ровные, скорее нарисованные, чем написанные. К рукописи приложено письмо, написанное почерком неровным, торопливым, строчки гнулись и ломались, словно перо сотрясали приступы лихорадки или бреда. Под письмом стояла подпись: Мария Лафарг.Я вздрогнул. Я еще не забыл огорчительное происшествие в лагере Сменду. Без сомнения, письмо бедной узницы было дополнением, постскриптумом, эпилогом происшествия.Вот это письмо Письмо Марии Каппель, сопровождающее написанные в тюрьме стихотворения в прозе, было опубликовано в «„Часы заточения“, автор мадам Лафарг, рожденная Каппель». «Мушкетер», данные процитированы выше

. За письмом последует и рукопись.
«Сударь,я получила письмо от моего кузена Эжена Коллара (из Монпелье) Сына Симона Коллара, получившего пост в Алжире, звали не Эжен – Эжен жил в Монпелье, – а Эдуард, см. «Часы заточения»: «Его брат[Эдуард

, зайдя в Алжире к продавцу гравюр, увидел там одну из «карандашных клевет», как называли мои портреты, появившиеся во время судебного процесса. Он приказал принести к нему все, которые еще оставались в лавочке, и уничтожил их. Потом, обернувшись к продавцу, стоявшему в онемении, сказал: «Мадам Лафарг – моя кузина. Портрет – ложь и гадость. Сколько я вам должен?»], он, а не мой дядя Морис Коллар (из Вилье-Элона) имел удовольствие оказать вам гостеприимство в лагере Сменду, и он же известил меня о приязни, которую вы питаете ко мне.Однако ваша приязнь не мешает вам сомневаться во мне. Вы хотели бы верить в мою невиновность, пишете вы!.. О Дюма! Вы же знали меня ребенком, вы видели меня на руках у моей достойной всяческого почтения матери, на коленях моего добрейшего дедушки и можете предположить, что та самая маленькая Мария в белом платьице с голубым пояском, которую вы встретили с букетом маргариток на лугу в Корси, совершила отвратительное преступление, в котором ее обвиняют?! О постыдной краже бриллиантов я даже упоминать не хочу! В июне 1839 г. Мария Каппель гостила в Бюзани у мадам де Николаи, в это время у виконтессы де Леото, рожденной Марии де Николаи, приехавшей навестить свою мать, исчезло бриллиантовое ожерелье. Бриллианты были найдены при обыске в Легландье. В «Мемуарах» мадам Лафарг утверждает следующее: ее вовлекли в любовную интригу: Мария де Николаи в юности была влюблена в Феликса Клаве, молодого романтичного испанца. Затем она вышла замуж за виконта де Леото, и однажды в Опере Марии показалось, что она узнала Клаве среди статистов. У Клаве оставалась компрометирующая Марию переписка. Страшно испуганная, желая получить ее обратно, она передала свои бриллианты мадам Лафарг с тем, чтобы та обратила их в деньги и купила молчание Клаве. Дело о бриллиантах слушалось в уголовном суде города Брива под председательством г-на Лавиаля де Масторель с 9 по 15 июля 1840 г. Мадам Лафарг была осуждена на два года заключения

Так, значит, вы хотели бы поверить? О мой друг! Вы могли бы стать моим спасителем, если бы захотели! С вашим-то голосом, который звучит по всей Европе, с вашим могучим пером вы могли бы сделать для меня то, что Вольтер сделал для Каласа. Так поверьте же, умоляю вас, поверьте мне! Поверьте во имя всех тех, кто любил вас как ребенка или как брата, во имя могил моих дедушки и бабушки, отца и матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87