– Еще я рассказала им, что во время своей болезни ты все время говорила о Вилье-Элоне, о том, как была там счастлива, а мы с мамой плакали, сравнивая твои теперешние мучения с безмятежным прошлым. Кажется, я еще рассказала, что в тот день, когда к тебе приходил префект, ты упала ему в ноги и, громко рыдая, молила вернуть тебе свободу.– А еще что?– Господи! По-моему, уже достаточно! Не спрашивай меня больше, я не могу…– Хорошо, дитя мое, остановимся. Полагаю, что этот человек, видя мою готовность услужить ему, не задастся пагубной мыслью причинить мне вред. Да и во всем, что ты ему рассказала, я не вижу ничего, что можно было бы мне поставить в вину. Не доносят на бред больного человека, не чернят признания дружеского сердца. Нам нечего беспокоиться и тревожить себя несправедливыми предположениями. В конце концов, кривой нос, косина во взгляде и зверская усмешка могут быть достоянием порядочного человека. Я сейчас же напишу письмо, а ты, детка, ни о чем больше не печалься» «Часы», кн. ХIII, 1, с. 258-263

.«Буря предваряется затишьем. Туча, несущая грозу, расцвечена радужными цветами… Над моей головой бури и тучи сменяются без передышки… Снова и опять я страдаю!Какие еще тяготы должна перенести я, несчастная страдалица, у которой отобрали прошлое, которую лишили будущего? Меня уже заставили похоронить все надежды и пожалеть о всех воспоминаниях. Так какие еще несчастья должны выпасть мне на долю? Худшие из всех – нескончаемые, бессмысленные, мелочные, как булавочные уколы, не дающие зажить ранам, нанесенным кинжалом.Я уже говорила, что силу во мне поддерживают религия, дружба и мой рассудок. Я уже не влачу свой крест, я несу его. Смирившись с медленным умиранием в каменном мешке под тяжестью железных оков, я превратила свой разум в средство отдохновения… Учение спасает меня от тоски и скуки; радостные воспоминания прогоняют печальные; крестный путь ведет к Фавору. Мое спокойствие умиротворяет все вокруг. Я все еще нахожу полные колосья на опустошенных пажитях моей жизни.Каждый день я жду нежного поцелуя Адели и ее матери. Первые минуты нашей встречи проходят в услаждениях приятной болтовни. Незамысловатые домашние события, городская хроника, скорее злоязычная, чем правдивая, салонные пересуды, уличные сплетни – мир жужжит тысячью голосов, и до моих ушей доносится эхо жизни, которую я не имею возможности услышать сама. Мелкие хитрости вызывают у меня улыбку, зловредность огорчает. Редко когда мы не извлекаем из этих рассказов жизненного урока.После отчета о событиях дня Адель читает мне кого-нибудь из наших замечательных писателей. Когда бываю я в силах, я и сама беру книгу, анализирую текст, учу мою сестричку любоваться красотой стиля, учу любить добрые и прекрасные умы, которые так люблю.Потом мы принимаемся за вышивание. Я набрасываю рисунок, Адель шьет, иногда и я берусь за иголку и неплохо с ней справляюсь.Когда наступает час прощания, а наступает он так быстро, я слежу взглядом, потом мыслями за моими любимыми близкими. Я шлю им благословение и со слезами на глазах шепчу: «До завтра».Оставшись одна, я жду минуты, когда солнце направится к горам и по дороге улыбнется мне в окно, приласкает мой вьюнок, оживит щебет птиц, согреет прутья моей решетки. Потом отвечу на грустное приветствие изгнанника, назову братом умирающего брата умерщвленной нации.Тысячи мелочей, до которых не снисходят светские женщины, составляют смысл моей жизни – занимают мое время, утишают боль, обманывают мое желание жить подобием жизни.Увы! И эти мелочи вызывают зависть, их у меня отбирают. Будто теневой завесой закрыли мое окно ставнем, едва пропускающим дневной свет: больше я не смогу любоваться природой. Начальство захотело, чтобы глаза мои страдали не меньше сердца… Моя семья? И семья моя больше не сможет меня увидеть… Боже мой! Какая пытка!Что послужило причиной новых жестоких ограничений? Из-за чего меня лишили Адели, ее матери, солнца, узкой щели, сквозь которую я смотрела на мир?.. Причина ничтожная: месть мошенника, имевшего несчастье родиться слишком бедным, чтобы обходиться без предательства, не умеющего судить по словам о делах и верить в добро…» «Часы», кн. XIII, II, с. 263-265

.
«Я уже говорила в предыдущей главе о привратнике, который долго беседовал обо мне с кузиной Адель. Рассказывала о его жене, которая, как видно, сочла, что мало лгать только на словах, и лгала со слезами на глазах.Говорила и о вкрадчиво сделанных Адели предложениях, касающихся химерических планов переезда в Париж, говорила, с какой правдивостью, а значит, и неосторожностью отвечала Адель. Писала я и о рекомендательных письмах, которые дала этому человеку в благодарность за сочувствие. Но у меня были дурные предчувствия.Прошло недели две, и мои дурные предчувствия начали сбываться. Дорогая моя подруга, относящаяся ко мне по-матерински, описала мне визит моего протеже. Привратник начал с рассказа о моем положении, о своей преданности, намекал на таинственные проекты, на особую доверительность и прочее и прочее. Вступление было долгим, а завершил он его просьбой одолжить ему десять, а лучше пятнадцать тысяч франков на то, чтобы открыть меблированные комнаты в Латинском квартале. Мадам*** приписала, что, если бы можно было чеканить деньги из сердец, она отдала бы свое и оплатила мои надежды – «мои надежды», именно так она и написала, – но сейчас она очень стеснена в средствах из-за многочисленных превратностей судьбы и не смогла удовлетворить просьбу злополучного посетителя. Гнев его был ужасен, и теперь она трепещет за меня.Письмо мадам*** меня ошеломило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87