Для вас было бы большим утешением послушать, что он говорил, глядя на башню, где сидит мадам… Когда дерево падает, каждый вооружается топором, чтобы вырезать себе палку, а вот с вашей кузиной все наоборот – люди говорят, что сидит она у нас зазря.Адель покраснела от удовольствия и ответила:– Если бы все эти иностранцы имели возможность узнать мою бедную Марию так, как знаю ее я, они полюбили бы ее еще больше.– Потому-то и я так сочувствую, мадам, – подхватила жена привратника, постаравшись выглядеть растроганной. – У меня так и стоит перед глазами бедная м-ль Клементина, уж как она горевала, расставаясь со своей хозяйкой. Даже жандарм, который сопровождал мадам из Тюля, и тот не мог удержаться от слез, когда помогал ей подняться на тюремное крыльцо. Монахиня, с которой она приехала, тоже была вся в слезах… Бедная мадам Лафарг! Каково ей пришлось, когда легла она, больная, на жесткую тюремную постель, на тюфяк, где соломы больше, чем шерсти, на пожелтелую простыню, не имея даже лишней подушки, чтобы повыше держать голову! Когда жил в богатстве, горько упасть так низко, да еще и незаслуженно. На ее месте многие постарались бы посмотреть, какая погода стоит в дальних странах. Когда у тебя столько друзей, нашлось бы кому довериться… Вот только поимейте в виду, мадемуазель Адель, что тюрьма не то место, где стоит доверяться чужим речам, считая, что они – чистое золото. Тут ради того, чтобы продвинуться по службе, расскажут начальству все, что знают, и донесут о том, чего не было. Не стоит тут никому доверяться. К примеру, охранник *** – известный лис. И другой не лучше, только делает вид, что простачок. А третий – правая рука у начальника.– Боже! – воскликнула Адель, напуганная столькими откровениями. – Как же тяжело находиться среди подобных людей!– Но не думайте, мадемуазель, что тут все такие, – подхватила она с таинственным видом. – Есть и такие, кто умеет держать язык за зубами. – Она наклонилась к Адели и прошептала: – Вот мужу моему доверять можно.Сочувственный взгляд простой женщины, ее обстоятельный доверительный разговор проторили путь к сердцу моей кузины, она не могла не откликнуться на уважительное выражение преданности ко мне. Адель не только поблагодарила привратницу за сострадание, но и пообещала вспомнить о ней, когда представится такая возможность. В порыве возникшего доверия она рассказала, что я могла бы убежать еще до ареста в Легландье, но сочла бегство низостью и предпочла арест. Рассказала и о том, что после приговора у меня достало твердости вновь отвергнуть подобное предложение, потому что Клементина предлагала мне переодеться в ее платье, взять паспорт, но я не изменила своего решения.Рассказала Адель, как волновались они с моей тетей, ее матерью, во время моей болезни, от которой я чудом избавилась, – сначала они опасались за мою жизнь, потом за мой разум. Она не скрыла от своих сочувственных слушателей, что она сама, печальная свидетельница моего отчаяния, не раз подумывала о том, чтобы пожертвовать собой ради моего спасения…– Поверите ли, – добавила моя кузина, – что я никогда бы не утешилась, если бы мне пришлось расстаться с моей Марией. Счастье мое состоит в том, чтобы ухаживать за ней и страдать с ней вместе, но я с радостью заняла бы ее место в камере, если бы это помогло ей выйти на свободу.– Иисусе Христе! – вскликнула жена привратника, молитвенно складывая руки. – Вот она дружба, что дороже золота! И поверьте, я вас понимаю. Бог воздаст вам за ваше доброе сердце, а меня накажет, если я расскажу хоть кому-нибудь о том, что вы нам доверили. Да скорее мне голову отрубят, чем я буду болтать.На этом Адель закончила свой рассказ и прибавила:– Теперь ты убедилась, дорогая, как любят тебя эти славные люди. Хорошо, когда у тебя повсюду друзья. Ты непременно должна для них что-нибудь сделать.– Что же я могу сделать для них? – спросила я с недоумением.– Я знаю, что привратник собирается перебраться в Париж, он надеется устроиться там лучше, чем здесь. Ты сама понимаешь, что таким добрым и искренним людям тяжело постоянно открывать и закрывать засовы и жить среди доносчиков и шпионов. Ты могла бы написать Клементине, чтобы она отвела этого славного человека к г-же***, и та – я уверена в этом – будет рада ему покровительствовать.– Адель, ты прекрасно знаешь, что я не грешу неблагодарностью… Но их неожиданная преданность… И потом, я помню его лицо…– Вот уж типичный довод парижанки! Если человек дурен собой, то, значит, и зол?– А если он дурен вовсе не лицом? Подожди, подожди, прежде ответь мне: они сами сообщили тебе, что перебираются в Париж? И не сама ли славная женщина попросила тебя о рекомендации? И не пообещала ли ты ей помочь до того, как она стала выражать мне сочувствие?– Во всяком случае, она просила меня передать тебе все, о чем мы говорили, – отозвалась Адель, краснея.– До своей просьбы?– После.Я привлекла к себе Адель, она положила головку мне на плечо, я чувствовала: она нуждается в утешении.– Господи! Мария! Когда ты так представила мне наш разговор, мне стало страшно – не наговорила ли я лишнего?– Боюсь, что так оно и было, бедная моя девочка, но что за беда! Нам ведь нечего скрывать. Я слишком часто отвергала предложения бежать, чтобы опасаться, что меня заподозрят в стремлении к побегу. Так что зло совсем невелико. Вполне возможно, что нас с тобой обманывали. Но мы, как всегда, будем действовать по-хорошему, и я тотчас же напишу Клементине и добрейшей, прекрасной мадам***… Больше ты, надеюсь, ничего им не обещала? – осведомилась я после минутного размышления.– Нет… Вот только…– Говори скорей, что еще!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87